Злой рок
Михаил Шатов
В злой рок я не верю. Не было его, нет, и не может быть. Кроме, как на подледной рыбалке. В этой сфере надо мной фатально определилась роль трагической личности с элементами юмора, который, как известно, означает смех сквозь горькие слезы.
Сначала роковая судьба явилась мне под видом благосклонной фортуны. На первой же рыбалке не успел опустить в лунку мормышку – засек. Не окунька, даже не окуня, а окунищу рекордных габаритов! Никакими деликатесами я его не прельщал, сакраментальных заклинаний не нашептывал. Вокруг меня сидели прославленные асы подледного лова, в крайнем случае – заслуженные мастера. Их он миновал, на меня, зеленого, вышел. Не исключаю, что, возможно, поджидал. И сразу прочно сел на мормышечный крючок. Я всем существом ощутил его незаурядную мощь. Сесть сел, а вытащить его, расшибись я в лепешку, никак не могу: уперся он снизу горбом в край лунки, застрял. Вижу в отверстии окуневое рыло, даже попробовал рукой ухватить – намочил рукав, а его лишь концами пальцев по губам погладил.
Представляете? Сердце екает, в коленках дрожание, вот-вот в руках у меня затрепыхается феноменальная удача. Но пока что она у входа в ледяную горловину, а я вокруг нее танцую и ахаю. На суматоху приятели сбежались, болеют, сопереживают. Васька Буслаев, характером под стать своему былинному тезке, взялся пешней расширять лунку, того гляди по окуню долбанет.
– Вася, – говорю проникновенным голосом, – обожди, я его, сердешного, назад пропихну, пусть на привязи походит, пока ты лунку раздолбишь.
Пропихнул! Себе на горькое горе, друзьям на злорадную потеху. Васька в былинном рвении ухитрился пересечь где-то жилку, и “сердешный” прытко утянул обрубленный кончик в хладную глубину.
С этого кошмарного случая началась для меня на подледной рыбалке бесконечная цепь чрезвычайных происшествий, или, как теперь сокращенно говорят, чепе. На работе все идет чинчинарем, дома – полный ажур, в других каких местах опять-таки нормально и кругло. На рыбалке – ни с кем ничего, со мной непременно чепе. При этом судьба сплошь и рядом имеет вполне реальные очертания. Одна только Васькина Шельма перепортила мне море крови, не меньше. Спрашивается, зачем ему на рыбалке собака? Рыбу к лунке подгонять? Берет каждый раз, и почти каждый раз мне от нее какая-нибудь грандиозная пакость.
Недавний случай. Выудил я плюгавенького ершика, каких и другие ловили-таскали. К тем полное равнодушие, словно нет их. К моему – сразу же повышенное внимание. Я отогреваю пальцы, ершишка на льду акробатикой занимается, – возможно, тоже греется. Шельме – забава. То одной лапой прижмет, то другой. А то в пасть схватит и подкинет. Только собрался отцепить свой уникальный трофей, мышкующая псина угадала сама на мормышку засечься. Я было к ней – она от меня наутек. Волокет с космической скоростью удочку в сувенирном исполнении, приобретенную в “Спорттоварах”. От удочки снежная пыль фонтанами во все стороны. Ситуация? С милой собачкой мы больше часа в догонялки игрались. Присядет, проклятая, лапочками ротик потеребит, я нагнусь схватить удочку – она дерг, и понеслась! Пытался наступить на удочку. Оборву, думаю, либо жилку, либо Шельмину губу к чертовой матери. Ребята на наш фигурный спринт в покатуху, Васька веселей всех. Потом он сжалился. Как я понял, не надо мной – над Шельмой. Так ведь она и к нему без доверия. Насилу-насилу уговорил ее и какимто хирургическим приемом освободил мормышку. Думаете, мне поднес? Поднес… сердечный комплимент в изысканных выражениях.
Шельме обязан я и тем, что был определен в раззявы. Это примерно то же, что разиня, только эмоционально покрепче. А главной виновнице чуть ли не благодарность перед строем за проявленные инициативу и находчивость. Хотя Шельмина инициатива на этот раз обернулась не только против меня.
Дело было так. В середине дня мы собрались перекусить. Я беру рюкзак, где все, что полагается. Рюкзак показался мне подозрительным. Хвать – нет колбасы! Всей коляски. Полукопченой. Специально припасенной загодя – полукопченую не купишь в любой день в первом попавшемся магазине. Сперва невдомек: неужто забыл? Не могло этого быть. Помню, сам ее на донышко мешка укладывал. Ребята косятся на меня, ворчат. Я в смущении. Вдруг Васька Буслаев панически вздымает руки: “Мать честная!” – и подхватывается, как шилом его кто поддел. Оглянулись мы: Шельма в приличном отдалении лежит на животике, в передних лапах полукопченую держит.
Откусит кусочек – и жует сладострастно. Васька к ней осторожно подходит, ласково с ней говорит – не тут-то было! Шельма подхватывает колбаску, отбегает подальше и, оглянувшись на хозяина, опять принимается закусывать. А мы… Что мы?! Пожевали подмерзшего хлебушка, почертыхались. Так ведь не Шельма, не ее хозяин – я во всем оказался виноватым. На мне зло срывали. И, как я уже упомянул, нарекли…
Конечно, не одна Шельма определяет мою роковую судьбу. На последней рыбалке Васьки не было, не было и Шельмы. А чепе было. Такое чепе, что чуть не завершилось моей трагической преждевременной смертью. День выдался на редкость бесплодный. Издырявили мы лед на огромном пространстве, устали, а ни ерша; ни шиша. Перекусили, перекурили, на последний заход пошли. Я выбрал место у поворота, ребята подались вверх. На облюбованном мною плацдарме кто-то уже пытал счастье. Расчистил я готовую лунку, нацепил мотыля, погрузил в окошечко. Сам растянулся по-пластунски на льду. Склонил голову над лункой, разглядываю, что в глубине деется. Ничего не деется интересного: дно слегка проглядывает, слабое течение по дну мусор коекакой волокет, две-три травинки вихляются. На самом краю видимости стайка подросших мальков вибрирует. Ладно, думаю, черт с ними, хотя бы они развлекли-позабавили. Пытаюсь мормышку к ним подвести – не слушается, течением ее куда-то в сторону уносит. Иной раз совсем близко подведу к стайке – нет, не интересуются красненьким червячком. Долго и безуспешно занимался я их искушением, хотел уже плюнуть в лунку с досады. И тут на оперативный простор выходит тройка очень даже приличных окуньков.
Я – соблазнять! Я – фокусничать! Ноль внимания. Окуньки курсируют туда-сюда, мотылем брезгуют. Один шустрый ущипнул было червячка, тут же и бросил. Другой подошел – та же картина. Заговор! Дразнят, поганцы! Мотыля истрепали, а засечь ни малой надежды не подали. Когда же я вознамерился встать, сменить наживу, с ужасом обнаружил, что встать не могу: примерз ко льду. Примерз на широкой площади от локтей до колен со всей основательностью. Вода из лунки коварно просочилась под меня, мороз сковал водицу и мое ватное одеяние. Ситуация, в общем, такова: могу вертеть головой и шеей, могу двигать руками туда-сюда, но только до локтей. Могу еще подрыгать ногами, опять-таки до коленных суставов. Имею также небольшой люфт тела внутри телогрейки и брюк. В остальном недвижимо припаян ко льду и беспомощен, как паралитик. Кому-то, может быть, повод для гы-гы-гы, а мне – кричи “караул”, “спасайте”. Еще вопрос: услышат ли? Напарники мои далеконько. И опять – потехи им на всю дальнейшую оставшуюся жизнь. Видно, я и впрямь на примете у коварной судьбы.
Анализом происшествия занимался я уже потом, а тогда в самом деле возопил, стыдно признаться, истошным голосом: “Ребята! Выручайте! Примерз!” К счастью, они не тугоухие, услышали. Однако не заторопились. Пока-пока дождался их. Как освободили? Что тут рассказывать! Ясное дело, надрывались. От хохота. Отдирали, можно сказать, с мясом. Даже пешни в ход пошли. Хорош я был, когда, наконец, смог подняться. К счастью, уже стемнело. Надо было торопиться домой.
Вот теперь думаю: ехать мне на рыбалку в следующий раз? Ведь поеду, наверное. Не усижу дома. От судьбы не спрячешься.
"Рыболов-спортсмен" № 46, 1986 год
НИЖЕГОРОДСКИЙ РЫБОЛОВ № 1(66), 2018 г.
