Зимняя радость
Дмитрий Соколов
В ту зиму весь декабрь было пасмурно, и когда сразу после новогодних праздников ударили морозы, и ярко засияло вернувшее свое расположение Солнце, стало ясно, что в городе жить совершенно невозможно и надо ехать в деревню.
Весь этот январский морозный день был напоен каким-то очарованием открытия, какой-то совершенно ни с чем не сравнимой радостью, поскольку была она абсолютно беспричинна: никаких удач или успехов в жизни моей в тот момент не случилось. Я сознавал эту детскую беспричинную радость, но глушить ее в себе не хотел. После новогодних праздников и настроение других пассажиров нашего микроавтобуса было хорошим, а потому мой улыбающийся вид особо никого не волновал. В дороге я несколько раз пытался сосредоточиться на стихах Пушкина, но больше хотелось просто смотреть в окно и думать обо всем сразу, то есть ни о чем.
Сохраняя эту радость, это безотчетное довольство жизнью, по приходу в свой застылый деревянный домишко я не стал заниматься распаковыванием вещей, а, запалив сложенные заранее в русской печке дрова, схватил бур, одну из многочисленных удочек и почти бегом направился на ближайший к моему рыбацкому жилищу залив Волги. Солнце уже скрывалось за бугром левого берега, и надо было спешить: окунь, на поклевки которого я рассчитывал, – рыба дневная и после захода светила почти никогда не клюет.
“Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой…”, – продекламировал я и опустил блесну-малютку в пробуренную лунку. За настоящей рыбой надо было идти километра три-четыре, а здесь, под бугром, я мог рассчитывать только на благосклонность некрупного окуня, но мне в тот вечер было бы достаточно и просто поклевок. Одну за другой менял я лунки, а поклевок все не случалось…
Каждый рыбак знает, что в периоды бесклевья острее чувствуется одиночество. В тот вечер оно не пугало меня: после праздников с их сутолокой и шумом, хотелось тишины и покоя. Но почувствовать до конца “затерянность” в заснеженных просторах мешали мне два мальчика, катавшихся с бугра на санках-ледянках. Упорно затаскивали они свой транспорт в гору, чтобы за каких-то несколько мгновений разрушить результат своего пятиминутного труда.
Катались они, видно, уже давно, и занятие это им прискучило, коль скоро они живо заинтересовались моими попытками поймать рыбу.
– А вы что делаете? – спросил первый, веснушчатый. (Ответ на этот вопрос я ищу уже треть века, но до сих пор не могу найти.)
– Ловлю рыбу.
– А какую? – любопытство рыжего не иссякало.
Ответом на этот вопрос могла бы послужить демонстрация улова, но поскольку такового у меня не оказалось, пришлось выдумывать:
– Ну, всякую, какая попадется.
Друг рыжего – щекастый задумчивый “Пьер Безухов в молодости” молчал, но по его вниманию было видно, что он живо интересуется предметом разговора, просто не тратит слов там, где их готов потратить приятель.
– А что вы будете с ней делать?
Очередной вопрос, поставивший меня в тупик. Собственно, на улов я не рассчитывал, но решил не пренебрегать возможностью пошутить.
– Половину продам, а половину зажарю и съем.
– Зыко. А нам что-нибудь дадите? – рыжий решил подыграть моей мажорной фантазии.
– И на вас хватит, – с готовностью согласился я.
Через пять минут отношения наши стали настолько дружескими, что я дал согласие на бурение двумя октябрятами новых лунок. Задача эта оказалась им не под силу и скоро наскучила. Я знал, что последует дальше, и это дальше не замедлило случиться еще через пять минут.
– А можно рыбу половить?
Был, был готов я к этому вопросу и уже заготовил на него ответ, не желая расставаться с единственной удочкой.
– Так ведь не ловится, если б ловилось…
– Ну, мы попробуем, а вы пока новые дырки проковыряете...
Крыть было нечем, и я отдал инструмент рыжему. Конечно, демонстрация моего мастерства владения снастью примером для подражания юному рыболову не послужила, поскольку взмахов блеснильником он не делал, а как-то просто шевелил кивком, зачарованно на него глядя.
Бурил я лунку, а сам тоже не отводил глаз от сторожка – до того стосковалась рыбацкая душа по этому немудрящему зрелищу. Вдруг кивок блеснильника вздрогнул и согнулся! В тот момент, когда рыжий, почувствовав неладное, выражал свое удивление, а “Пьер Безухов” оборачивался ко мне за разъяснениями, я уже коршуном летел к добыче. Взявшись за леску, я почувствовал тупые толчки матерого окуня и пообещал себе не торопиться. Но как же не поторопиться?! Слишком быстро я подвел трофей к лунке, слишком нагло хотел выкинуть его в один присест на лед – леска дернулась и провисла, дав понять, что на том ее конце, где только что была завидная добыча, теперь ничего нет, даже блесны… Огорчение мое невозможно описать! Кроме того, было неловко и перед “напарниками”: они-то свою работу сделали!..
– Не наш был… – огорченно произнес я “поминальное слово”.
– Там еще есть, давайте еще ловить, – очнулся кареглазый.
– Рыба, наверное, есть, но у меня больше блесен нет… с собой… сегодня.
Мой рыбацкий авторитет уменьшался с каждой секундой. Причем осознавал я, что падаю не только в глазах ребят, но и в своих собственных. “Пришел на реку, дилетант, без запасных приманок, это ж надо так лопухнуться!”, – выговаривал я себе мысленно.
– Рыбалка закончена? – подвел итог рыжий, конкретность ребенка наводила на мысль о военной карьере его отца.
– Да, на сегодня все… закрылись по техническим причинам, – попытался шутить я.
– А завтра вы пойдете? – вступил кареглазый. Ребята решили спуску мне не давать. В моих планах на следующий день значилось посещение дальних волжских “заног” верст за пять от деревни… но признавая свой долг перед новыми знакомыми, превратившимися через минуту из Рыжего и Пьера Безухова в Сашу и Ваню, я дал слово в девять утра быть на том же месте и принести удочки на всех. На том и сговорились, и разошлись, пожелав друг другу всего хорошего...
Яркий день уступил место синему вечеру, на небе ярче засиял молодой месяц с рогами “на мороз”, а та радость, что поселилась во мне с утра, не уходила до поздней ночи, и я очень просил ее поселиться во мне навсегда.
НИЖЕГОРОДСКИЙ РЫБОЛОВ № 1(60), 2017 г.
