Завистливые щуки
На воду вышел, едва занялась заря. Путь у меня длинный: от деревни Сенюшкино, что раскинулась на коренном высоком берегу зоны затопления Чебоксарского водохранилища, до Вороньего острова не менее семи километров, да еще через остров надо переволакивать "резинку" с вещами.
Комментарий автора
Вороньий остров - это уже край архипелага островков и островов, что образовались на месте заливных лугов, полей, лесов, деревень, церквей, кладбищ. За Вороньим - зеркало водохранилища. В этом месте ширина Волги не менее двенадцати километров. От коренного берега до коренного, разумеется. Но и от Вороньего в туманный день противоположный берег иногда не виден. И это создает иллюзию, что перед тобой настоящее море.
Лодка бесшумно движется по теплой воде, слегка всплескивая при гребке. Неподвижная сонная поверхность широкой протоки в кругах жирующей мелочи. Изредка слышно бульканье окуневой стаи, а то и шлепнет по воде чей-то изрядный хвост.
Бросаю на всплеск белый "атом" на плетенке 0,16 мм. Советская еще простенькая блесенка неплохо работала однажды в протоках и устье Рутки наряду с воблерами. Блесна проходит по краю травы и возвращается налегке. Делаю еще пару забросов в "рощицу" мертвых стволов. Там глубина метра три. Блесну кто-то или что-то останавливает. Коряг там немеряно, и я не питаю особых иллюзий.
Нет, "зацеп" оживает, и леска быстро уходит в сторону. После подсечки вываживаю щучонку на кило. Беру ее за "шиворот". Больше не останавливаюсь. Моя цель - край земли. Увидеть море и... Умирать я не тороплюсь, как мечтатели о Париже, но жерешка неплохо бы подцепить...
Перетаскиваю лодку через остров и иду уже в последней протоке перед открытой Волгой, минуя островок, который местные жители величают Подковой, если не ошибаюсь.
Беспокойство внушает то, что с разгорающейся зарей крепчает ветер. Это видно по гнущимся верхушкам мелколесья на островах. Утренний ветерок-бриз? Ладно бы, но Волга - серьезная река. Иногда действительно словно море разгуляется. Однажды мы с приятелем едва не остались в этом "море". Лавирую на моей моторке между "холмами", которые речной волной называть как-то неловко. И Волга действительно встречает волновым накатом с пенящимися барашками.
Устал я уже злится на основной закон жизни, но и в этот раз он явно был в выигрыше. Стояли недели неподвижного зноя, когда я бултыхался в лесных озерах, и так укрытых сосновыми борами, в прудах баландался, где квакали лягушки и прела теплая тина, встречал зори на малой речке-ручейке. Но едва вознамерился выйти на большую Воду, как...
В тупом упрямстве выхожу на простор и, как натуральный "чайник", швыряю и швыряю, цежу кастмастером кипящую воду, одновременно пытаясь удержаться на крутых валах. Если какой жерешок приблудный и болтался окрест, то, наверно, при виде меня ушел куда подальше. Крыша съехала у рыбака, мало ли, еще фугаской угостит...
Но все же, отвернув от волн и скрывшись за край острова, вылавливаю небольшого жерешка как раз на границе тихой воды и бурунов. После этого - ни хватки. Только рука заныла от спиннинговых бросков да скрючило в лодке до ломоты.
Выбираюсь на остров, завтракаю, глядя на разгулявшееся море, и решаю вернуться в ближние протоки. Там привычней и тише. А за жерешком еще схожу как-нибудь.
Едва вышел к острову, через который обычно переволакивают лодки на пути к Волге, а зимой - санки, как треснуло в небе и раскатилось пушечной стрельбой по мелколесьям островов. Откуда-то быстро наволокло тучевую рвань, и все стало серым. Вначале по воде зашелестела мелкая морось, а потом вдруг небо разверзлось и с него полилось действительно как из ведра, если принять ситуацию, когда НЕКТО со съехавшей "крышей" вдруг принялся бы черпать ведром воду из протоки и беспрерывно поливать меня. В одну минуту я уже был сырее воды в водохранилище. И мне сразу стало понятно, откуда пришел ветер, отогнавший меня от Вороньего.
Вымочив меня, дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Выбираться на берег и сушиться я не стал, поскольку тепло было по-южному. Да и в такой парилке на берегу загрызет рассвирепевшее комарье. Им сейчас самое время и климат: тепло и влажно, а в лесу лиственном еще и тенисто. Это тебе не продуваемый ветрами сосновый бор на песчаных буграх.
Выглянуло солнце, и все вокруг запарило. Двигаюсь вдоль береговой травки и время от времени проверяю теплую воду блесной. Исчерпав запас ходовых и проверенных колебалок, перехожу на вертушки и воблеры, а потом в дело идут какие-то экзотические желеобразные черви (слаг, что ли?), подсмотренные в рыбацких дисках, но потом оставляю эти изыски спортсменам-профессионалам.
Я не совсем ретроград и что-то полезное для себя беру, применяю. Сейчас много всяческой литературы, пособий, полезной безусловно, но чаще всего являющейся компиляцией, не совсем авторской, и нет желания ломать голову над всеми этими дорогими новинками, поскольку, в отличие от профессионалов, чаще узко направленных (спиннинг, например), люблю рыбалку самую разнообразную, в неожиданных и свежих местах.
И она, рыбалка, лишь повод для того, чтобы опять и опять приходить к лесному озеру, где в наше время доживает последние дни старый Хозяин-чертяка, снова и снова приходить к Большой Воде, где все меньше остается красивой рыбы, приходить к костерку, у которого люблю нередко ночевать лишь наедине с Луной и лесом, встречая росистую зорю.
И мне больше интересны рассказы и очерки Аксакова, Тургенева, Пришвина, Паустовского (одна "Мещера" чего стоит!), Онегова. Там есть запах воды и дымка, пусть давних лет. Это еще интересней в наш прагматичный, душный век голой информации, амбиций и денег как единственной цели. Последнее время для меня все очевидней (мысль не новая, ее хорошо развил Владимир Солоухин), что Путь Человека нынешнего - это путь в Никуда, если только он не изменит свое отношение к миру окружающему...
Исхлестав протоку вдоль и поперек, выбираюсь на берег глотнуть чайку. Поставив палатку на обдуваемом ветерком бережке, забираюсь в нее, подняв верх, и незаметно засыпаю под "мурлыканье" приемника и ворчание волн в берегах.
Просыпаюсь от визгливого крика чаек и тревожного чувства, что дрыхну вместо того, чтобы быть на воде. Прочь из палатки к свежему ветру, пахнущему рыбой! Над протокой бранились чайки, падая на воду белоснежными комками. Тихая после дождя вода протоки местами вскипала серебряными брызгами, и тогда чайки орали еще более дурными базарными голосами. Окунь жадно охотился на отмелях и плесе.
Цепляю опять же по-старинке небольшой "тандем" из спиннингового грузила с белым кембриком, тройником и крючком повыше с тем же кембриком. Жду, когда закипит очередной "котел", бросаю за него и провожу обманку. Тяжесть на леске, и сразу - пара окунишек. Окунь брал довольно активно, но был мелковат, хотя однажды с сыном мы попали здесь же на жор увесистого окушка.
Устав от хваток мелочи, сооружаю опять же "тандем" (как тогда с сыном) из желтой колеблющейся "Сенеж" и вертушки AGLIA MEPPS, и опять последовала хватка, но попался экземпляр на порядок крупнее. Причем поклевки случались чаще, чем при первом варианте оснастки.
А потам кто-то упруго остановил ход блесен, словно зацепился топляк (что дело здесь, в затопленном лесу, обычное), но тут же тяжело сдвинулся, словно я и поволок этот самый топляк. Плетенка иногда позволяет это сделать, лишь бы не "крякнул" вертлюжок или поводок. Но тут явно тяжесть была живая. Довольно крупная щука заходила на леске, хотя и спокойно, словно в силу своей солидности. Окуни в панике "посыпались" в разные стороны, выпрыгивая из воды вместе с мелочью - своими жертвами. Поупиравшись, щука оказалась в подсаке.
То, что щука "завистлива" к чужой охоте, я убедился на окуневых "котлах" тогда еще с сыном. Точно так же жадно охотились окуни, пока, наконец, не лопнуло терпение и у пятнистой хищницы, пусть и разморенной в теплой воде. Разница лишь в том, что тогда я поймал в местах окуневой охоты четыре довольно крупных щуки, а сейчас - только одну. Попросту сказалась, наверное, убыль рыбы.
Окуни куда-то разбежались, сея панику и страх, и я отправился их искать. Но протока была пуста. Видимо, невыспавшиеся щуки в раздражении разогнали всю колючую шантрапу и опять улеглись под коряги, игнорируя мои железки и прочие игрушки. Лишь одна шалая небольшая травянка, не остыв, похоже, от раздражения и азарта, ударила вдогонку по блесне. Почувствовав обман, выплюнула было железяку, но все же зацепилась за один крючок тройника. Сорвалась она уже в лодке, поскольку, видя неверную хватку, я брал ее не подсаком, а просто выдрал из воды, как легкомысленную плотвичку-сорожку.
Закат тихо плавился в зеркальной протоке. Падало солнце за ели Жареного бугра, устраиваясь, видимо, там, в буераках и седых чащобниках, на ночлег. А может быть, дальше покатилось, усталое за день.
Со стороны Козьмодемьянска, открытой Волги, слышалось то усиливающееся, то стихающее монотонное постукивание движков теплоходов. Эти звуки нисколько не нарушали гармонию тихого вечера в протоках, а, скорее, дополняли что-то в сонное оцепенение летних сумерек. В осоке на мелководье кто-то завозился, качая кувшинки и пуская круги на воде, а потом вдруг что-то ударило под берегом, всплеснуло, и опять все стихло. Дохнуло с острова тепло нагретой за день землей и одновременно свежестью трав и ягодников.
Пора и мне на ночлег. А с зарей - скорей на воду, знобясь от свежести утра и ожидания нового...
Рыбалка круглый год № 17(127), 2007 г.