За окунем-горбачом

В отличие от щуки, жор которой приходится чаще на конец мая?- начало июня, и вторую половину августа - сентябрь, окунь на лесных озерах Приволжья выбирает для своих охот, казалось бы, самое глухолетье: конец июня - июль. В этот период он гоняет по отмелям мелочь, причем на глухих озерах для крупных колючеперых хищников его собратья-недомерки - самая лакомая добыча, хотя здесь же обитает черноспинная озерная сорога, отливающая старым серебром, а в илистых заливах, густо заросших кувшинками, водится сонный карась, темный, как и сорога, но цвета окисленной меди. 

В этот же период окунь неплохо ловится и на крутящуюся желтую блесенку, но самые крупные экземпляры (до 2,5 кг) попадаются именно на живца, причем - на окунька, тогда как привезенные с собой карасики, пескарики, верховки, плотвички-сорожки или ловко срываются с крючков нахальной колючей шантрапой, или попадаются лишь окуньки не крупнее полукилограмма.

Ловля крупного окуня имеет свои особенности. На лесных озерах, густо заросших травой, просто негде гонять кружки, поскольку горбач держится у водорослей или камышей, где почти невозможны свободные проплывы кружков. В этом случае их можно "заякорить".

На мелководье с мягким илистым дном удобнее ставить жерлицы-рогульки. Они подвешиваются на длинных шестах, воткнутых в дно под острым углом по отношению к воде. Рогульку можно сделать из сухой развилки прибрежного кустарника, но более совершенны и удобны в работе рогульки, выпиленные из оргстекла или винипласта. Леска "восьмеркой" наматывается на развилки жерлицы, затем защемляется и пропиле, с учетом глубины, на которой будет находиться живец.

Во время хватки леска срывается с расщепа или пропила и сматывается с рогульки. В это время хищник заглатывает живца. Отклоненная в сторону от шеста пустая рогулька и туго натянутая леска - сигнал, что была хватка и рыба, скорее всего, на крючке.

Озеро парило, отдавая ночное тепло. На неподвижной воде плавился малек. Бульканье стай жирующих окуней время от времени нарушало тишину, и тогда теплая вода вздрагивала от расходящихся кругов. На ней качались кувшинки и ленивые радужные пузыри. А стайка стремительных окуней была уже далеко. Словно градины, они забулькали на песчаной отмели. В ответ недовольно ударил тяжелый хвост, и закачались камыши, стряхивая росу с ломких стеблей.

Я плыву вдоль берега на лодке-одноместке, и время от времени подбрасываю насадку под свисающие ветви ольхи. На плесе, у кувшинок и камышей, окунь не берет. Видимо, донимает жара.

Взмахиваю коротким удилищем - и белая мормышка "овсинка" с окуневым глазом летит в тихий заливчик, отгороженный бревном-"плавником". Пенопластовый поплавок, вздрогнув, тут же исчезает в темной торфяной воде. Медлить нельзя, иначе - глухой зацеп за топляк. 

Подсекаю - и на леске трепещет совершенно черный окунек. Он не имеет даже полос, и поэтому "матросиком" его не назовешь. Здесь, под низким берегом, состоящим из переплетения корней и мшистого дерна, царит, видимо, "окуневая Африка". Даже обитатели прибрежного камыша - соседи аборигенов, живущих под берегом, - тоже черны, но с краснинкой, а иной раз попадется и колючеперый ухарь цвета переспелого мандарина.

Окунь клюет жадно и только на глаз, в отличие от весны, когда червяк - главная насадка. Его можно поймать много, если задаться этой целью, но мне нужен лишь живец.

Кружки-жерлицы я выставлю у островка камышей, окруженного песчаной отмелью. Здесь, на лесном озере с мягким илистом дном, такие редкие отмели - словно площадки-манежи для выгула матерных хищников.

Глубина смешная - не более полутора метров, и я ухожу от кружков, чтобы не шуметь у снастей, пью холодный чай и щурюсь на зарю, потом собираю спиннинг и облавливаю маленькой желтой "вертушкой" прогалы среди водорослей. Здесь глубже, но дно также песчаное. Время от времени леска тяжелеет, и на ней упирается окунек, уже не черный или фиолетовый, а желтый, почти оранжевый. Это обитатель камышей и песка. На его боках видны полосы, в отличие от уже упомянутого "африканца", да и покрупнее попадается рыба.

Поглядываю иногда на кружки. Есть! Забелело на темной воде. Выдерживаю паузу и плыву к снастям. Хватка была на кружок, выставленный в "оконце" среди травы. Видно, что леска размотана почти до конца. Кружок кренится, двигается на "привязи" по кругу. Подплываю и ловлю кружок. Подсечка! На леске упирается тяжелая рыбина. Но это не щука. Нет резких рывков, уходов под лодку, яростных "свечек". После недолгой борьбы осторожно вываживаю в подсачек окуня граммов на восемьсот - совершенно светлого по-речному, но широкого, настоящего горбача с резко обозначенными полосами на крепком теле.

До полудня на кружки попадается еще пара крупных окуней. На этих чистых песчаных плесах и окунь классически светел, много двигается, стайно охотясь "загоном" на мелких собратьев, быстро растет, достигая по рассказам местных жителей веса трех килограммов (самому мне окуней тяжелее 2,2 кг здесь ловить не приходилось).

Вечер душный, и рыба почти не берет. Лишь у самого камыша попадается на кружок килограммовая щучка. Перед темнотой, оживив кружки свежими живцами, заваливаюсь в пологе спать. Совсем рядом ноют вялые комары. Они раздосадовано тычутся в марлю и виснут на ней, словно колючки череды.

Просыпаюсь рано. Зыбкий свет лежит на воде. С моховых болот веет свежестью, пахнет багульником и теплой сосновой корой. Я раздуваю угли и завариваю крепкий чай. Спать не хочется, и я сажусь в свою красную невесомую лодку, потемневшую от росы, и плыву вдоль берега, беззвучно опуская лопасти весел в тихую воду. За лодкой тянется след среди палой мошки. В прибрежных камышах запутался утренний ветерок. Он перебирает листья ольхи и гладит лицо.

Ухожу от берега и поворачиваю к снастям. Хлещу по пути сонную воду спиннингом, проверяю ее вертушкой. Нет, блесна сейчас не привлекает рыбу. Видимо, рано. А у кружков суматоха. Один из них раскачивается. Леска лежит поверху на траве. Потом она стремительно уходит в глубину с гирляндой намотанных водорослей. Я берусь за леску. Тот же следует удар! Из воды вылетает стремительной торпедой крупная щука. Шлепок по воде, бурун - и тишина...

Подтягиваю к себе искромсанного живца-окунишку, выплюнутого щукой, и минут пять сижу в лодке, шаря бездумно по карманам дрожащей рукой. Видимо, осталась привычка курильщика. Вспомнив в досаде местного водяного, берусь за весла.

Никак не могу найти один из кружков. Помню отлично, что ставил его неподалеку от старой сосновой тычки под жерлицу-рогульку. Вот она, тяжелая, вся словно в слизняках, набухшая водой, но еще крепкая. Поднимаю ее выше и вижу под содранной корой плотную затяжку из лески. Видимо, был перехлест.

Ослабляю леску, и рядом, словно белобокая рыба, тут же всплывает кружок. Бросаю его в лодку, но он бьется в ней, словно живой. Ловлю кружок и берусь за леску. Тяжелая рыбина неохотно всплывает на поверхность. Несколько рывков, и она уходит под лодку. Успеваю заметить, что это крупный окунь. Для моей лодки, укол окуневого плавника может окончиться фатальным "пшиком", а для меня, в лучшем случае, утренним купанием. Озеро большое и "поплавать" места хватит.

Осторожно поднимаю рыбу и подхватываю ее в подсачек. Хорош окунь. За полтора кило потянет. Светел, полосат, крут в "загривке" и по-рыбьи глупо высокомерен во взоре, наверное, потому, что топорщится на горбатой спине остроглавая корона - царское отличие.

Из леса, между тем, уже ползет на воду седой туман, ежась от росы. Луна бледнеет на глазах и тает, уступая место новой заре, уже горящей на востоке.

Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Фото автора

Есть мнение, что в одном и том же водоеме нередко обитают разные формы окуней. Отличаются они и окрасом, и размерами. С этим можно согласиться. Окунь обычно придерживается постоянных мест охоты, которые бывают неодинаковы по условиям обитания даже, к примеру, в одном и том же торфяном озере. Вероятно, эти отличия в корме и составе дна влияют на столь же различные клев, размеры и цвет озерного народца. В этом мне пришлось еще раз убедиться, когда однажды в одну из таких зорь я ловил окуней на мормышку с окуневым же глазом.