Утопший

Лукавить не буду: через неделю зима начинается, а сезон подледной рыбалки еще не распечатал. И лед уже был, мороз под 10-12 градусов, но времени не было. А через день-два все шиворот-навыворот получилось. И времени свободного - вагон и маленькая тележка, но к реке не подступиться - после резкой оттепели сбросила она с плеч зимние оковы и разлилась, будто весной. Да и сейчас, словно девка-недотрога, никого к себе близко не пускает...

А вот соседи мои - Леонид Петрович и Иван Иванович, те уже на тот первый ноябрьский лед выходили. До сих пор еще не только знакомые рыболовы, но и все на нашей улице впокатушки над ними смеются. Да и сами они со всеми вместе тоже рассыпаются мелким бесом.

Живут они рядом - нос в нос, дружно, один для другого - палочка- выручалочка. Словом, мужики - не разлей-вода. Но вот только по рыболовной части и тот, и другой всегда старались объегорить друг друга. Одно лето Иван чуть до белого каления не довел своего соседа. Пробежит под его окнами со спиннингом, а через полчаса-час уже обратно чешет. Улыбка - хоть завязочки пришивай, из сумки наплечной щучий хвост лопатой торчит. Леонид Петрович глаза долго не пялит, хватает спиннинг и на Вочь. Полдня проходит, всю воду перебуторит в омутах, перекаты отстегает вдоль и поперек, а проку - никакого!

Он к Ивану - покажь блесну! Тот - душа нараспашку - ловлю, мол, только на "Атомку", а других у меня и в помине нет даже. Леонид Петрович дивится: как же так получается? Он же тоже пробовал такую блесну.

На другой день Иван снова под окнами соседа кренделя выписывает. В руках спиннинг, на плече сумка, а в ней щука, будто издевается над Петровичем, хвостом широким, будто лопата, помахивает. А ходил Иван всего-ничего, сосед даже чаем не успел, как следует, напузыриться...

И неизвестно, сколько бы это продолжалось, но жена Ивана выдала его с потрохами. Увидела, что Петрович от досады чуть ли не волосы на себе клочьями рвет, сжалилась над мужиком и выложила перед ним всю правду-матку. Оказалось, что щуку эту он с весны в холодильнике хранит и с собой на реку таскает: говорит, соседа да других рыболовов дразню, пусть, мол, у них от зависти глаза из орбит вылазят...

Нынешняя осень в наших краях - каприза из каприз. Но в начале ноября все шло как по распорядку, устоявшемуся годами. Столбик термометра, как поплавок "гусиное перо" при хорошей поклевке, в одну из ночей на 12 градусов мороза вниз нырнул. Вот вам и перволедок!

Мужики такого поворота погоды ждали давно. Но в первый день не пошли на реку, на другой намыливаются - пусть, мол, рыба малость обживется. А утром от мороза былого и следов не осталось, снег на лугах за ночь, будто корова языком слизнула. Под окнами дождь по лужам застывшим лупит.

Но к полудню небесная канцелярия, видать, совесть поимела, сжалилась. Дождь переслал. И Леонид Петрович не усидел - хоть на старице да побывать надо! Ящик свой старый из холодильной камеры на плечо, пешню в руки - и на рыбалку. Половлю, мол, не половлю - сезон хоть открою и Ивана с носом оставлю...

А тот - лис хитрый! Не проворонил соседа, увидел, что он на рыбалку, будто нахлестанный, уметелил. Иван, наверное, час встревоженной сорокой вертелся, а потом его, словно шилом ткнули - тоже ноги в руки и следом.

Старицы близко - рукой до них подать. Они вместе с рекой село наше надвое делят. Вдоль них по берегу тропинка змейкой, народ по ней туда-сюда мотается. По ней и рыболовы зимой и летом снуют. Иван предполагал, где Леонид Петрович тормознет - по перволедку его от того места за уши не оттащить, и семенит по тропинке. Шарабан у него заводской, емкий - даже топорище из него не выставляется.

Лед на старице от берега до берега блестит, дождем умытый. Подлетает он на всех парах к тому месту, где сосед обычно всех окунями удивлял, а на тропинке старушенция - божий одуванчик. Стоит она, смотрит на омут и поклоны скорбные бьет. Иван к ней, а та, чуть ли не плача, поясняет: за реку бегала внуков проведать - вскоре обернулась. Туда правилась, рыбак на самой середке сидел - не из робкого десятка, видать, коли на такой хлипкий лед вышел. А обратно иду - нет его! Только ящик и остался. Уходился, мол, мужик, под лед затащило.

Иван глянул - ящик сразу узнал: Леонида Петровича! И пешня тоже его неподалеку валяется! Рядом лед проломлен, вода в нем водоворотится, будто кипит. У него, конечно, мурашки по всему телу и всякое желание на лед выходить в мановение ока пропало. Пошарил он глазами по тому берегу - не притаился ли тот в кустах, не сидит ли у костра? А там тихо, пустынно, будто вымерло все, только вороны на вершинах деревьев хилых сидят и зловеще каркают.

Потом Иван топорик в руки, вырубил пару длинных, похожих на удочки летние, хворостин, связал их капроновой ниткой - в ящике у него чего только не было - и принялся ящик доставать. А он крутится ужом на сковородке, скользит по мокрому льду - то в одну сторону, то в другую. Но Иван настырен, все-таки достал. А вот с пешней не получилось - он ее наоборот еще дальше от себя отпихнул и чуть ли не в полынью. Так и оставил на льду.

Ему не до рыбалки. Бежит домой, пыжится - на обоих плечах по ящику. Под соседскими окнами он всегда, возвращаясь с рыбалки, гоголем-моголем ходил, а в этот раз проскочил незаметной серой мышкой в избу к себе. Занавеску Иван приоткрыл и глаза пялит на улицу: все еще надеется, что сосед объявится - тот обычно все дни около дома крутился. Но его не было. Только жена у Леонида Петровича туда-сюда мелькала. Она баба говорливая, языком потрепать для нее отрада. То с одной соседкой постоит, то с другой. О чем-то веселом рассказывает, смеется, как роза майская, руками размахивает. Настроение у нее - куда с добром! Она будто на "Поле чудес" скаталась и с миллионом оттуда воротилась.

Отнести ящик рыболовный соседский и огорошить ее таким печальным известием Иван не решался. Пороха не хватало, да и если в самом деле сосед утоп, пусть, мол, не от меня весть столь печальная до нее донесется. А то не по-соседски как-то получится...

До темноты Иван у окна просидел, у него даже маковой росинки во рту за день не бывало. А на улице - все по-старому: соседка бодрится, мельтешит у калитки своей и в дом к себе даже не заходит, хозяина, наверное, с рыбалки поджидает. А его нет и нет. Иван в тревоге ...

Но наконец-то душа его не вынесла. Саданул он водки стакан для храбрости, ящик, из морозильной камеры сделанный, на плечо и псом побитым к соседям плетется - весть печальную сообщать. Иван уже представлял себе, как соседка его белугой заревет или вообще, как щи прольет, рухнет в беспамятстве ему под ноги. И сказать ей нелегко, и в молчанку играть нет уже сил никаких...

До кнопки звонка дотронулся, настойчиво трезвонит - будто клопа перстом давит и раздавить не может. А никто не открывает. Слышно только, что в избе у соседей телевизор на всю катушку молотит: соседка, значит, и беды не чует, на сериал какой-то зенки пялит. Но скрипнула дверь...и тут уже Иван чуть не грохнулся у порога. Сам все-таки устоял на ногах, а ящик рыболовный с плеч - только сбрякал!

Из-за дверей голос раздался грубый мужской:

 - Кого там в такую темь нечистая носит? Поспать как следует не даете?

А потом и дверь распахнулась настежь. На пороге стоял живой, невредимый и даже не утопший Леонид Петрович. Был он в нижнем белье, глаза заспанные, осоловелые. Иван так опешил, что потом на радостях даже щипнул пару раз соседа, чтобы удостовериться, что это ему не мерещится с пьяных глаз.

Зашли в дом, и там Леонид Петрович все как на тарелочке выложил перед соседом. На лед он забрался и даже пару-тройку окуньков вытащил. Клевали не ахти. Ну и пошел дальше рыбу искать. И ухнулся по самую грудь у того берега. Тут уж не до ящика, не до пешни и вообще, как говорится, не до жиру - быть бы живу! Да и того, и другого не жаль - старье все, оставил и бегом в дом ближайший. Позвонил оттуда, такси вызвал и домой, как фон-барон, прикатил - только весь мокрый, как черт из воды вынутый. На грудь принял сразу, чтобы хворь никакая не прицепилась, и на печку. Сейчас, говорит, только спустился с лежанки. Может, и сейчас бы дрыхал, да ты разбудил...

Поблагодарил Петрович соседа за ящик, который, как он говорил, только в бросню и годится, но теперь уже точно его выбросит - на стенку повесит, на помять о своем утоплении оставит. А пешня? Потом, мол, и ее достанем! Но не достали...Дожди такие зарядили, через несколько дней Вочь, будто веской разлилась, ледоход начался. И она либо уехала верхом на льдине, либо топориком где-то нырнула...

Алексей Акишин, Костромская обл.