У Лысой горы
Третий час смолю сигарету за сигаретой, с тоской взирая на два своих поплавка, будто приклеенных посередине тихого омуточка на живописной речушке Вашане. И в который раз прихожу к выводу, что сия вредная привычка усугубляется до неприличия именно на рыбалке. Ну, а в общем-то мой рассказ совсем о другом. Этот рассказ о Донке. Вот так, с большой буквы, понеже хочу я вам поведать в чем-то анекдотичную, но реальную историю о существе, получившем данное имя в результате экстремального происшествия.
Да, сижу я, значит, смолю поганое курево и медленно, однако сам подозреваю, неуклонно теряю остатки утреннего рыбацкого энтузиазма. Нахальная, белесая от старости ворона, умостившись на голом суку здоровенной коряги метрах в пяти от берега, смотрит на меня натурально презрительным взглядом, время от времени прикладывая когтистую лапу к голове и побрехивая по-собачьи.
И вдруг окружающую среду и мою мятущуюся душу будто каким-то живительным теплом тронуло. Поворачиваю голову налево. О штанину трется незнамо откуда взявшаяся трехцветная молоденькая кошечка. Рыже-бело-черная, субтильная такая, аккуратно сложенная кошечка! И чувствую я, вот-вот начнется клев. Без тени сомнения чувствую, ибо трехцветные кошки приносят удачу. Это настолько верно, что и к бабке не ходи...
Достаю из кармана рюкзака коробку с бутербродами, предлагаю кошечке кусочек колбасы. Существо мурлычет, из вежливости надкусывает острыми зубками краешек угощения и снова принимается ласкаться. Выходит, сыта.
Поглаживаю кошечку по спинке, показываю вороне надкусанный кружок колбасы. Старуха снимается со своего насеста, тяжело шмякается метрах в полутора от нас с кошечкой. Бросаю вороне гостинец. Пара ударов клювом - и от колбасы не остается никакого воспоминания. Старуха довольно хрюкает, ковыляет к нам и устраивается почти рядом с кошечкой, которая, кстати, ничуть не пугается означенного соседства. Идиллия!
Поплавок резко дергается и уходит вправо. Подсекаю и вытаскиваю карася в две ладошки. Мгновенно заплясал левый поплавок. Подсечка! Есть почти килограммовый голавль. Не знаю, кому как, а мне по душе грубоватая снасть: килевые поплавки-"оливки" на 3-4 грамма, основная леска ноль двадцать два или ноль два, поводковая ноль четырнадцать - ноль шестнадцать. И с одинаковым успехом, коли масть пошла, ловлю я на эту снасть и уклейку (крючки, правда, "заглотыш" или двоечка-троечка), и пескаря, и 2-3-килограммового сазана. Замечу, без подсачека!
- Здорово, земляк! - басовито раздается у меня за спиной. - Фекла, и ты тут, старая вешалка! Побираешься. Не стыдно? Земляк, а ты Донку мою не видел?
Оборачиваюсь, слегка ошалев от напористой обоймы из приветствия, констатации факта и вопроса, опорожненной мгновенно одним нажатием курка. Батюшки-светы! Надо мной нависает огромный мужичище быковатой наружности. Прямо как в бесконечных сериалах о доблестной, суперинтеллектуальной, благородной милиции и тупой, жестокой, изворотливой мафии. Такого красавца встретишь на узенькой болотистой тропинке - в грязь спрыгнешь...
- Привет, - говорю, - добрый человек. Не обессудь, поверь на слово, сижу уже часа два. Были бы тут донки, заметил бы, как пить дать. Тут ведь даже подпуск заметить не проблема: вода чистая, - и все это я, весь, простите, словесный понос, выдаю на едином дыхании, умильно заглядывая в глубоко посаженные глаза гориллоподобного мужика.
И в этот момент кошечка пулей вылетает из-под моего стульчика, в мгновенье ока прыгает на его штаны из "чертовой кожи", взбирается мужику на плечо и принимается тереться о щеку, поросшую недельной щетиной.
- Озоруешь, Донка. Что вот хороший человек о тебе подумает? Иди вон, давай с Феклой покуролесь... - лицо мужика, доселе каменное, расплывается в смущенной широкой улыбке, а глаза прямо-таки лучатся неподдельным счастьем.
- Ты не подумай чего, - обращается ко мне мужик, тщетно пытаясь загасить по-детски открытую, обезоруживающую улыбку, - она у меня послушная. Молодая еще, вот и озорует. Меня Витькой зовут, а тебя?
Напряженность, характерная в нынешние нигилистические времена, как-то вдруг и сразу покинула меня. Передо мной переминался с ноги на ногу такой же зомбированный тележутиками бедолага-россиянин, как и я сам.
- Ну, Виктор, слава Богу, а то ведь я, грешным делом, обвиняемым себя почувствовал. Кстати, почему Донка?
- Донка-то?.. Погоди, Володь, потом расскажу. Дай хоть поплавок замочить. Правый, правый у тебя повел! Рот не разевай.
Я оборачиваюсь к воде, судорожно хватаю удилище. Палка гнется в дугу, леска натужно звякает. На крючке темно-золотистый "лапоть" сорок последнего размера. Лещ! Килограмма на три! Аккуратно, без слабины вывожу его к берегу - пологому, голому и осклизлому от росы. Душа поет, а тут и левый поплавок принимается приплясывать. Ну уж нет! Не буду дергаться и прыгать за двумя "зайцами".
Виктор подбегает на выручку и вытаскивает... Кого бы вы подумали? Стерлядку! В локоть по размеру.
Ошалело переглядываемся, веря и не веря моей удаче. И не столько лещ нас колбасит, хотя и хорош, чертяка, сколько стерлядка. Вашана - речка невеликая. По протяженности, как бы не соврать, километров семьдесят с небольшим. Ее даже на карте области не скоро найдешь.
С того редкого для бурной Вашаны пологого спуска к воде, где я пристроился, видна Лысая гора, о которой ходят легенды. Собственно, это и не гора вовсе, а большой, оплывший от времени курган без единого кустика, деревца на склонах и макушке. Краеведы и местные музейщики находят на малых раскопах поражающие воображение артефакты: плоские и овальные камни с нанесенными на них рисунками фантастических животных, крылатых людей, машин и аппаратов, коим нет аналогов на Земле, наглядных инструкций по применению лазерных технологий в хирургии и много всякого другого, о чем современная наука пока что и не мечтает. Камешкам же тем и вырезанным в них рисункам, как показывает структурный анализ, более миллиона лет!
А еще в окрестностях Лысой горы происходят изредка невероятные чудеса. То время там остановится: кажется, минут пятнадцать прошло, а на самом деле часов пять минуло. То туман вдруг в солнечный день нагрянет, и выступают из него расплывчатые очертания чего-то прекрасного и пугающего, а то и вовсе летающие тарелки принимаются барражировать над головой.
Сам я, правда, ничего, кроме камней с трехмерными изображениями, не видел, однако такого чувства трепетной причастности к тайне, как на Вашане, нигде более не испытывал. Видать, поэтому и браконьеры остерегаются безобразничать в этих загадочных местах.
Кстати, стерлядку мы с Виктором выпустили. Жалко было до соплей, но запечатлели на мобильник и выпустили. А то ведь неровен час...
Краем глаза поглядываю на ворону и на Донку. С ними сплошная потеха. Кошечка лежит впритирку с Феклой, изредка трогая ее лапкой, на что ворона реагирует совсем уж странным образом: гладит кошечку клювом вдоль спинки и сама, похоже, мурлычит, прикрывая бусинки глаз матовой пленкой. Опасаюсь собственные гляделки вывернуть наизнанку, понеже клев-то и не думает ослабевать.
Я уже успел отправить в садок десяток шершавых, будто кирзовый сапог, окуней, столько же серебристых плотвиц, двух линей по килограмму и без счета гибридных карасей. Виктор одну за другой стебает сковородочных плотвиц на болтушку, и я все больше и больше начинаю уважать его, ибо мужик не пижон. Снасть у него погрубей моей: леска ноль двадцать пять и поплавок шестиграммовый. К месту сказать, при всем моем уважении к рыболовам-спортсменам с их супертонкими и архилегкими снастями я не раз бывал свидетелем, когда даже невеликая рыбешка рвала у них снасти и уходила погибать с крючком и поводком во рту.
Почему у меня нынче сказочный улов? Вроде бы такое видовое разнообразие рыб не должно собираться в единую кучу? Задаю Виктору эти вопросы, втайне балдея от собственной удачливости.
Виктор улыбается, смешно щурясь на ярком солнышке:
- Наверное, детство у тебя было тяжелое. Нехватка витаминов, да игрушки все деревянные, к полу прибитые...
Время к обеду. Предлагаю Виктору перекусить. Скрепя сердце, вытягиваю снасть из воды, дабы не отвлекаться понапрасну на любое шевеление поплавка и усваивать пищу в спокойной обстановке. Виктор поддерживает мою инициативу, тоже осушив две свои удочки.
- От греха подальше, - говорит он. - В прошлом году вот так же решил маленько "червячка заморить". Поднялся на полянку, раскинул газетку, а тут как клюнет, как поведет! Подхватываюсь, спотыкаюсь - чай за пазуху, а моя туша кувырком в воду! Картина, я тебе скажу...
- Со мной тоже бывало подобное, - отзываюсь я. - Так что науку задницей превзошел...
Облюбовав местечко в тени цветущей, одуряющее пахучей липы, выкладываем "тормозки" в общую кучу прямо на травку. Виктор достает из рюкзака огромный, на полведра, термос и две металлические кружки.
На мой слегка удивленный взгляд и соответствующее хмыканье отвечает с улыбкой:
- Чаек у меня знатный, всякую усталость снимает. Поэтому и ношу две кружки. Давай-ка, сперва чайку глотнем, а замесы в брюхо после будем кидать.
Чаек и, вправду, знатный. Осушив кружку, я уже вроде как и не голоден. Выясняю: половина черного цейлонского и половина элитного зеленого. "Прицепом" ровно двадцать процентов к смеси сушеный смородиновый лист и четверть чайной ложки крупной соли. Обалдеть!
Жуем и между делом перекидываемся репликами. Виктора возмущают новые Правила любительского рыболовства. Где это, мол, видано, отдавать в аренду участки рек? Ладно, пруды, озера всякие. Хочет с них куркуль-буржуй навар поиметь - нужда заставит и рыбку запускать, и кормить ее до товарного размера. За такой сервис и заплатить не грех, а вот на речке-то за какой хрен ему, куркулю, бабло отстегивать? Плывет себе рыбка по течению. Плывет ничейная, дармовая, прикинь, народная, то бишь. Заплывает к голимому куркулю на участок - и становится его что ли частной собственностью? А потом, когда спустится за границу этого участка, снова ничейной делается? Хрень какая-то голимая...
Конечно же, я разделяю тревоги Виктора, но пытаюсь подсластить пилюлю. Дескать, арендатор рыбопромыслового участка навесы-грибочки, лавочки, мостки там разные построит, злодеев браконьеров отвадит, насадочку-прикормочку нам поднесет на блюдечке.
В ответ Виктор, как намедни ворона Фекла, крутит пальцем у виска:
- Сам-то веришь в свою сказку?
- Не очень...
- Вот то-то же... Фекла, блин, не тырь картошку! На вот, яичко точи. Донка! Жри, говорю! Топ-модель хренова! Не кошка, прищепка бельевая... Давай-ка, Володь, еще чайку бухнем.
- Слушай! Ты обещал про Донку что-то рассказать. Колись! И о Фекле поведай, будь ласков.
- А чего? Фекла, она домашняя. У соседки моей, бабки Люды жила. Мы еще пацанятами с этой Феклой водились. В прошлом году бабка Люда померла, и ворона теперь общая. Наша, деревенская. Знаешь, у нас в деревне со ста дворов алкашей почти нет. Фекла пьяниц не любит. Увидит какого бухнютку голимого, задразнит, запозорит в прах! Тебе смешно, а она ведь слова всякие знает. Не веришь? А вот прикинь: сядет на столб, а то и на крышу дома, где алкаш живет, и принимается орать благим матом: "Дур-рак, дур-рак!" Изо дня в день будет блажить, давить на совесть...
- Помогает?
- Кажись, да! Алкашей-то почти не осталось
- Ну, а Донка?
- А чего Донка? Прикинь: в конце весны, месяца полтора назад, прихожу вот на это самое место. Раненько подсуетился, темно еще. Мишка, сосед мой, ну, ты его не знаешь, наплел, что вон под тем берегом в ямине сом живет. Вон там, где течение обратное и вода волчком крутится! Ну, короче, заблазнило мне того сома достать. Снаряжаю донку, насаживаю кусок печенки куриной и со всей дури запузыриваю снасть в эту самую ямину. Метров семьдесят отсюда будет, как ты думаешь? Вот и я так прикидываю... Короче, закинул, сижу, жду. Ни хрена еще не видно, и вдруг колокольчик как брякнет! Хватаю хлыстик, подсекаю, слышу какой-то душераздирающий вой, тащу! Вот! Вытащил, вернее, притащил с того берега вот ее, киску эту. Ты только не смейся надо мной, но я ее, как собственного дитенка, полюбил.
- Да, чудеса тут у вас...
- А то! У Лысой горы, брат, живем...
Владимир Кочерженко, с. Лужное Тульской обл.
