Трус
Владимир Кочерженко, с. Лужное,Тульская область
Мартьяныч, по прозвищу Трус, любил рыбачить в одиночестве. И забирался на своем древнем “ковровце” в такую, казалось бы, глухомань, где и конь не валялся, и нога человечья, тем паче, не ступала.
Мартьяныч уродился существом бесконфликтным; на людях, можно сказать, боязливым и необщительным, за что и окрестила его деревня позорной кликухой. Он никогда никому не вредил, никого не обижал худым словом. И, как это ни парадоксально, именно за такое поведение и образ жизни общество его отторгало, земляки сторонились нелюдимого соседа. Был ли Мартьяныч трусом? С какой колокольни посмотреть. Классический трус от собственной тени в ужас впадает, любым шорохом душу в пятки загоняет, а Мартьяныча от ночной рыбалки за уши не оттянешь. Снасть у него исключительно поплавочная удочка-шестиметровка со светлячком и донка-“телескоп” на метр восемьдесят. Не жадный, короче, мужик, не хапок какой-нибудь, а вполне цивилизованный рыболов-любитель. Так вот, ночью-то и не робкий, скажем, человек, особливо, когда один как перст, начинает испытывать спиной и задницей, а также другими частями тела дискомфорт, переходящий в банальную дрожь в коленках и замирание сердца, а Мартьянычу хоть бы хрен по деревне! Он в такие моменты наоборот расслабляется и принимается тихонько разговаривать с шорохами, тенями, сгустками тьмы под кустами, с бормотушкой водой и летучей мышью, с писком сонной пичужки. И они все; одушевленные и неодушевленные, отвечают ему, радуясь собеседнику. Колдун, да и только!
С людьми у Мартьяныча ничего и близко подобного не получалось. Пугали они его, люди-то. Он и женился лишь к сорока годам. Да и то после того, как в одну неделю мать с отцом прибрались. Верней, женила его на себе такая же пугливая и неприметная бабенка – Шурочка-дурочка. Не из местных. Приблудная, откуда-то из Казахстана. Кстати, оба, – и Мартьяныч, и Шурочка, – были инвалидами с детства и получали пенсии. На то и существовали.
Вплоть до одного прекрасного момента, связанного непосредственно с рыбалкой, и в корне, ежели сказать литературным штампом, вывернувшего их жизнь из привычной серой и тоскливой колеи.
С вечера Мартьяныч маленько припозднился в борьбе с огородными сорняками, да еще и заслушался Шурочкиными песнями. – Вот дура дурой, – говорили меж собой односельчане, а как запоет, как схватит за душу, не то что о делах забудешь, себя порой не узнаёшь… В общем, выехал Мартьяныч уже затемно, а понеже фару с мотоцикла сперли соседские пацаны, решил в глухомань не забираться.
Километрах в двух за деревней ютилась речушка Вырка: туда Мартьяныч и направился. Местечко уловистое он знал на ощупь, и без фонаря не промахнешься. Речушка тихая, не скандальная, течение практически нулевое, глубина метра полтора. Правда, в том местечке был один сюрприз. Обиталище водяного!
В горловине между двумя огромными замшелыми лозинами, в глубине около семи метров, пряталась воронка и постоянно крутил водоворот, на водном зеркале почти неприметный. Обнаружить его можно было, лишь внимательно приглядевшись. Плывет не спеша какая-нибудь ветка, пластиковая бутылка, прочий мусор, и вдруг, попав в створ между лозинами, мгновенно уходит под воду, крутясь против часовой стрелки. В воронке не оседает, а спустя довольно-таки продолжительное время выныривает на четверть версты вниз по течению и продолжает свой медленный, черепаший путь.
Мартьяныч снял с мотоцикла протертое и кое-как залатанное сиденье, отцепил от багажника оцинкованное ведерко под рыбу. Ведерко он ставил на землю, зачерпнув маленько воды, а сверху водружал седло. Получалось вполне комфортно: сам сидишь и рыбку под себя кидаешь. Никаких лишних движений. Размотал донку, насадил на оба крючка по толстенькому земляному червяку. Забросил. Неспешно принялся настраивать поплавочную снасть. Достал из пакетика палочку “светлячка” оранжевого цвета, переломил ее, вставил в четырехграммовый поплавок, отложил удилище на рогатку. Пришла очередь подкормки. Пшенная каша с рубленными и чуть припущенными на сковородке куриными кишками, и прочим ливером – коронное блюдо, коим Мартьяныч с завидным постоянством угощал рыбу как речную, так и прудовую, озерную. Надо отдать должное; рыбка от его подкормки балдела и сама шла на крючок.
Покидав в воду подкормку и подождав, пока светлячок поярче разгорится, Мартьяныч насадил на крючок пахучего навозного червяка, добавив на кончик жала упитанного вертлявого опарыша и без всплеска положил снасть на водное зеркало. Здорово это у него получалось: при любом даже самом неудобном забросе поплавок никогда не шлепал и не хлюпал.
Приводнялся невесомой пушинкой. Ночная рыбалка на “светлячок” не просто удовольствие. Это сказочное наслаждение. Кругом темь тьмущая, и лишь точечка ярко отблескивает на водяной глади. Невозможно определить визуально, далеко ли, близко от берега, от рыболова эта неподвижная точечка, теплая, мирная, ласковая. Смотришь на светлячок и радуешься как дитя, ибо все заботы, хлопоты и тревоги будто и не существовали вовсе. Будто оранжевый либо зеленый огонек освободил тебя, твою душу от всех мыслимых и немыслимых тягот бытия и объединил с Природой. Не любил Мартьяныч лишь палочки красного цвета.
Агрессивный он какой-то, красный. Ни с чем несравнимые чувства и эмоции вызывает ночью подергивание, приплясывание светового поплавка. А уж когда он притопится и пойдет в сторону, тут и душа обмирает, и руки дрожат. Знай не зевай!
Мартьяныч не зевал. Плавная подсечка, и вот он, упитанный мягкобрюхий лобанчик – голавль. Кто бы чего ни фантазировал, а голавль из воды выходит легко. Особо не сопротивляется, в коряги не уводит. Это вам не лещ-лапоть раздавленный, не прудовой поросенок толстолобик, паче того, не речная торпеда щука. Звякнул колокольчик на донке. Мартьяныч аккуратно положил удочку на рогатульку, неторопливо снял с другой рогатки фидерный хлыстик и без подсечки принялся наматывать леску на катушку. Тут у него крючки двугибые, так что клюнувшая рыбеха уже не сойдет. Где-то в половине четвертого ведерко наполнилось уловом почти доверху. Небо на горизонте с востока начало светлеть, синхронно темнея с запада. Ночь пыталась сопротивляться, но тщетно. Не успеешь оглянуться, брызнет умытое росой солнышко, заискрятся паутинки на кустах, на отмель сыпанут погреться мальки. Пора, видать, и к дому.
Донку Мартьяныч убирал в последнюю очередь. А ну как под занавес призовой сазанчик прицепится… Принялся складывать основную снасть. Хорошее удилище “Волжанка”. Легкое, прочное, леска в кольцах как по маслу скользит. На взгляд Мартьяныча, один только недостаток: колена длинноваты, к раме мотоцикла не привяжешь. Приходится, как винтовку-трехлинейку на веревочке за спину вешать.
Задумался Мартьяныч и как-то пропустил мимо уха рокот подъехавшей к берегу машины. А когда дошло до него, диву дался. Не какая-нибудь “жигулюшка” подкатила, а всамделишный “хаммер” – редкость в его, Мартьяныча, тихих, благостно-сонных краях. Не успел испугаться, и только когда вылезли из салона три здоровенных молодых мужика, сердце в пятки ушло. Двое, что за рулем и на переднем пассажирском кресле сидели, навскидку вполне себе трезвые, а третий, коему они помогли выбраться на свет божий, оказался почти в хламину.
Мартьяныч скукожился, почувствовав холодную, тянущую боль в низу живота.
В сериалах таких крутых парнишек, да на таких крутых тачках непременно казали бандитами и всякими отморозками, и он жутко их боялся. Так то в сериалах, а тут вот наяву. У Мартьяныча враз руки-ноги онемели и соображалка отключилась. Успел лишь подумать о любимой своей Шурочке, кою, скорее всего, не судьба уже увидеть, и песни ее задушевные услышать.
А крутые мужики на него, похоже, и внимания-то не обратили. Похоже, для них какой-то там Мартьяныч показался пустым местом. У них своих забот полон рот. Третий, которого двое относительно трезвых вытащили из салона, принялся их распихивать, одновременно пытаясь снять с себя блескучие, в стрелочку портки и скинуть с ног туфли. Надо отметить, что шикарную одежку и обувку из крокодиловой кожи Мартьяныч зацепил сознанием уже потом, по ходу действия, верней в самом финале. А пока пребывал в прострации, остекленевшим взглядом уставившись на происходящее.
Между тем пьяный вырвался из рук приятелей, или кем уж они ему приходились, выскочил из порток и грузно, мешком плюхнулся в воду. Плавал хорошо, да и вода его держала влегкую. Широким брассом мощно и красиво рванул вниз по течению. Воистину, мастерство не пропьешь. Вот только рванул-то как раз к обиталищу водяного. Мартьяныч хотел крикнуть, предупредить, но получился у него какой-то нечленораздельный сип. А мужик поровнялся с лозинами, вошел в створ, и его потянуло под воду. Приятели суматошно забегали по берегу, разуваясь и разбрасывая верхнюю одежду. Мартьяныча вдруг торкнуло будто обухом по голове, сознание прояснилось, и он крикнул совсем уж не своим, отрывистым приказным голосом:
– Назад! Назад, говнюки! Там бучило! – и как был в телогрейке и глубоких калошах, нырнул, захватив в легкие побольше воздуха, под самый водоворот.
На пьяного дурака наткнулся почти у самого дна ямины. Откуда силы взялись; мощным толчком направил безвольное тело вверх и в сторону от водоворота.
Затащить на берег помогли крутые парнишки, растерянные и бледные до синевы. Откачивал Марьяныч, и парни ему беспрекословно подчинялись. Наконец из утопленника хлынула вода, он прокашлялся и задышал взахлеб, осмысленным, почти трезвым взглядом окинул склонившегося над ним Мартьяныча:
– Ты кто?
– Он тебя спас, шеф, – уважительно кивнул на Мартьяныча один из парней.
Постскриптум. Где-то через неделю у деревенского магазинчика, куда народ подтянулся за хлебом, остановились два шикарных внедорожника: “хаммер” и “додж” с бортовой платформой. Из последнего высыпались крепкие ребятки, открыли задний борт и выкатили на обочину сельской улицы серебристый “кавасаки-ниндзя” мощностью в сто семьдесят восемь “лошадок”. “Утопленник” подошел к народу, поздоровался, вывел из очереди Мартьяныча, полуобнял за плечи, подтолкнул слегка к мотоциклу:
– Принимай “коня”, дружище.
Такая вот история.
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 20 (394), 2018 г.