Три дня на островах
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Рыбалка круглый год № 8(94), 2006 г.
Метель
День первый открылся мутно, забрезжил едва-едва сквозь терпкий белесый туман, настоянный на талом снеге, жухлых травах и горечи сырой липовой коры. Над далеким правым берегом Чебоксарского моря зависли тяжелые грязно-серые тучи, подсиненные снизу. Они, медленно двигаясь, закрыли последние оконца чистого неба, и надо льдом воцарилась ватная тишина, а затем по изъезженному снегу зашелестела долгая морось.
Жерлицы у меня выставлены в конце острова, по стороне, обращенной к Волге. Под песчаным обрывом лежат топляки, разлапистые пни, торчат перепутанные обнаженные корни еще живых деревьев. Берег постоянно разбивает накатом волн, приходящих с самой широкой части рукотворного моря.
Погода, казалось бы, самая что ни на есть щучья. Теплая оттепельная пасмурь, ветер - южный, юго-западный, да и он, рыбный ветерок, почти не ощущается. Но флажки жерлиц уныло висят на катушках. Вот уже минуло одиннадцать часов, полдень. Ни подъема!.. Перемена погоды?.. Об этом вроде бы ничего не говорит. Хотя... Отвратительно клюет "белая" рыба. Едва наловил полтора десятка сорожек. "Вымучивал" каждую из обязательно свежей лунки. А потом клевать перестало совсем, даже ерши отстали от насадки.
Вскоре и слабый ветер стих до полного звенящего штиля. Все замерло, оцепенело в ожидании чего-то непонятного, душно-тяжелого, которое, кажется, зависло над каждой живой душой, маленькой и большой. Даже вороны, откричавшись хрипло-базарно, потянулись куда-то в сторону островов с высоким лесом, еще крепким на корню. Скучный метеоролог, далекий от лирики, объяснил бы все это просто: мол, давление упало, и все дела... Но как описать и объяснить тревожное ощущение надвигающегося нечто, таящегося где-то за тяжелой синюшной пеленой туч?..
И тут послышался мерный грозный гул, идущий с противоположной стороны. Ветер в какие-то двадцать-тридцать минут поменялся с южного на северный и пришел уже неистовый, холодный, как лед, бескомпромиссный, обжигающий лицо. Мокрый плащ сразу превратился в жестяной панцирь, гулко гремящий на ветру.
Я прошелся по жерлицам, разворачивая катушки навстречу ветру. Ни одна из них не вращалась, они примерзли к стойкам в считанные секунды.
Вокруг потемнело, берега скрылись в пелене косо падающего снега. Я едва различал вереницу жерлиц, закрываясь от колких злых снежинок, обжигающих лицо. Пора, видимо, к жилью. Толку сегодня не будет на неожиданном изломе погоды с оттепели на эту ледяную нежить-круговерть. Собрав рюкзак, без сомнения разворачиваюсь к острову. Что может клюнуть - взять в такую погоду? Но краем глаза вроде бы вижу сквозь снежную муть трепещущий на ветру флажок. Ветром сбило? Но проверить надо на всякий случай.
Отворачиваясь от ледяного северяка, подхожу к жерлице и вижу, что леска с катушки уже смотана до конца. В снежной зависи я и не видел вращения катушки. После ненужной в общем-то подсечки, на леске заворочалось что-то невероятно тяжелое и сильное. Приходится отпускать рыбину на туго натянутой леске, бегущей сквозь мерзнувшие на ветру пальцы. После нескольких минут этой борьбы руки почти онемели, а рыбина так и не сдается. Наконец подвожу ее к лунке, а висках бьется безнадежная мысль: на льду я один и помочь некому, если это чудище не пройдет в лунку.
Так и вышло. Нащупываю багориком щуку под кромкой льда, засекаю и пытаюсь завести ее в лунку. Куда там! Словно в стену уперлась и заворочалась на багре с еще большей яростью. А я и рук уже своих не чувствую. Рывок!.. Резкий поворот вокруг оси, и багорик, провернувшись в онемелой ладони, выскальзывает и исчезает в лунке. Именно исчезает, словно его ветром сдуло! Я даже не успеваю его перехватить... Так и не увиденная, тяжела и бешено сильная щука уходит восвояси вместе с моим остро заточенным "телескопом"...
Не надо, наверное, рассказывать о чувствах, охвативших меня в эту минуту. Любой рыболов меня поймет. И лучше не переводить слов "прощания", посланных вслед окаянной и , наверное, отчаянно красивой щуке...
Этот эпизод стоил мне долгих насмешек со стороны ехидного отца. Мол, как это щука могла багор у мужика выбить? Но не прошло и двух сезонов, как точно такой же случай произошел и с ним. Но он был не один, и не подвела леска. Батя всегда ставил ее с запасом. Щука точно так же выбила у него багорик, но зависла на толстенной жилке 0,8 мм. Брал я ее своим багориком, а батя потом смастерил страшенный крючище с кривой ручкой, по- видимому, от инвалидной клюшки...
Первый загар
Просыпаюсь затемно. В землянке холодно, и в углах на закопченных бревнах махрится иней. В печке не осталось ни одного теплого уголька, и приходится разжигать заново. Но у меня припасен свиток бересты, там же, рядом с печкой, лежит ворох сухого смолья. Посветлу, еще вечером, нашел я на берегу сосновый пенек, седой от старой окаменевшей смолы. Пластины сухого дерева просвечивают на свету, как жирный рыбий балык, и загораются от спички, потрескивая и хвойно дыша. Можно обойтись и без бересты.
Когда печка загудела и стало жарко, я выхожу из землянки. Ветер стих. Над мелколесьем холодно горят звезды. От далекого Козьмодемьянска видно зарево, а на востоке уже прорезалась сквозь тьму алая полоса, придавленная тяжелым морозным небом.
Пока кипятил чай, грел картошку с тушенкой, дремал у горячей печки, пришел день, ясный и тихий. Синий поутру наст зазолотился и стал ослепительно белым, нестерпимым для глаз. Пора на лед.
В веренице жерлиц, выставленных по руслу затопленной речки, видны два поднятых флажка. Так бывает каждую ночь, но чаще эти подъемы пустые. То ли судачок, проходя, ткнулся носом, а может быть, окунь в жадности на сорогу-живца позарился, но не одолел приготовленную для щуки довольно крупную рыбку. Лунка хоть и прикрыта подставкой и засыпана снегом, но все же промерзла поутру. На этот случай у меня есть пешня. Чтобы не возить с собой тяжелую фабричную нержавейку, насажанную на крепкий фигурный черенок, я беру с собой "надставыш" с заточенным лезвием. Насаживается он, как лопата, на любую крепкую палку, сломанную, срубленную на берегу, и закрепляется гвоздем.
Разбив лед и освободив леску, делаю на всякий случай несильную подсечку. На леске упруго виснет что-то живое и тяжелое, но на щуку не похоже - нет резких рывков и потяжек в сторону. Вскоре в лунке забелело брюхо крупного налима. Он кольцом изогнулся в лунке и, выброшенный на лед, пополз по инею, как змея. На второй жерлице был зацеп, причем без всякой надежды на высвобождение лески и добычи, - так называемый "глухой" зацеп. Пришлось резать снасть.
Разбив лед в лунках и проверив живцов на жерлицах, сажусь за ловлю "белой" рыбы. Клюет часто и весело, но рыбка - калиброванный живец, ни больше, ни меньше... Среди некрупной сорожки попадаются такие же окуни и густерки-фанерки. Оглядываюсь и вижу на ледяном плато группу "рыболовов-пингвинов" человек в пятьдесят. Хотя я и не любитель "муравейников" - но хоть поближе к ним прижаться, не зря же они скучковались?
Не доходя до "муравейника" метров сто, пробуриваю сигнальную лунку. Пусто... Еще лунка, еще... Здесь даже ерши не клюют. Смотрю на рыболовов. Э-э, да мне тут делать нечего. Живым серебром нет-нет и блеснет у рыболовов-соседей довольно крупная сорога, но трепещется она не на леске удильника, а в ячейках "косынки". Рыба есть, но брать на мотыля не хочет.
Возвращаюсь к своим лункам рядом с вереницей жерлиц и опять таскаю одну за другой сорожку с ладошку, густеру и окунишек. Вскоре мне надоедает это занятие, и я начинаю экспериментировать. Обычно все эти изыски и начинаются или от тоскливого бесклевья, или от тупой монотонной ловли мелкой рыбешки. Вспоминаю, что где-то в рюкзаке завалялась коробочка с червями. Я беру их с собой почти всегда, но использую редко. Как-то все обходится насадкой мотыля. Сейчас самое время проверить, лишь бы не подмерзли они поутру. Нет, вялые, но живые.
Ухожу в сторону от мелководья и пробуриваю лунку метрах на шести, по той же линии-руслу, где стоят жерлицы. Насаживаю мочку червей на довольно крупную "уралку" и на крючок с поводком выше мормышки. Здесь есть течение. Полчаса сижу у неподвижного кивка и уже с унынием оглядываюсь по сторонам. Но тут кивок резко согнулся, выпрямился и закивал часто и дробно. Подсекаю и чувствую рывки сильной рыбины. С трудом завожу ее в лунку, нащупываю рукой и выбрасываю на лед. Язь! Вот его-то я никак не ждал здесь... Снимаю рыбину и торопливо поправляю червей на крючках хитрой донки. Снова сижу и жду поклевку, но высиживаю лишь пару ершей да густеру граммов на двести. А тут флажки "заиграли". Щука пошла, по весеннему упориста, зло весела и тяжела. Стало не до ловли мелочи на мормышку.
В полдень солнце выкатилось в зенит по-летнему и я, наломав жердин на острове, расстилаю их на льду и, раздевшись до пояса, загораю. Видимо, задремав, просыпаюсь от треска мотоцикла... Какие-то ухари несутся по весеннему льду. Бух! Брызнули на солнце осколки льда, мокрая хлябь, и гонщики ушли вместе со своим "харлеем-минском" в промоину, что чернела у самого острова. Куда они смотрели? А-а, понятно... Камикадзе, фыркая, выползают на лед и, явно пошатываясь, матерятся бессмысленно и невнятно в белесое небо. Потом долго возятся у промоины с веревками и наконец вытаскивают сою несчастную технику. Ладно, хоть на мелководье ухнули...
К вечеру подморозило. На синий наст легли длинные тени. Воздух остекленел и остановился, стал прозрачным и по-весеннему вкусным от запаха первых проталин на островах, талой воды и дымка от печек-буржуек. Солнце ушло за горизонт малиново-красное и злое от мороза. Пора и мне к теплу. В землянке у горячей печки чувствую, как жжет-печет лицо. Первый весенний загар...
Один на льду
Утром сижу у старых моих лунок, где ловилась мелкая сорожка, но сейчас на леске нет-нет да и зависнет живой слиток серебра - сорога граммов на триста, а то и с полкило... Увлекшись ловлей, не чувствую палящего солнца, не смотрю на жерлицы. В самый полдень и самую жару (иначе не сказать) оглядываюсь по сторонам и не вижу на километры окрест ни одной живой рыбацкой души.
Да я, оказывается, один на льду! Только вороны скачут у старых лунок, и ветер колышет засаленную бумагу и полиэтиленовые пакеты. Надо выбираться со льда. В этом я еще раз убедился, когда начал снимать жерлицы. Лунки под ними были изначально на 140 мм, а сейчас и за 180 некоторые "зашкалили". Лед был рыхлый и крупнокристаллический. Его размывало на глазах.
Собираю рыбу, снасти. Пытаюсь поднять рюкзак с уловом за три дня, но понимаю, что сейчас просто оторвутся лямки. Все загружаю на кусок двойного полиэтилена, который мне служил защитой от ветра, впрягаюсь в импровизированные "сани" и иду к коренному берегу. Между островами ноги теряют опору, и я без треска ухожу до пояса в воду. Это мы уже проходили. Опираюсь о лед, вылезаю и, ухватив лямки "саней", обхожу промоину. Вскоре проваливаюсь еще раз, но так же удачно выбираюсь, ладно еще, рюкзак не на плечах...
Миновав длинный главный остров, выхожу на большое ледяное плато перед Сенюшкино. На льду вода по колено, и рюкзак почти плывет по воде на изодранном в клочья полиэтилене. У пней промоины, заглядываю туда. В чистой воде, как в аквариуме, резвятся окуньки и сорожки. Не попасть бы к ним...
На подъеме к деревне вдруг вижу целую ватагу-артель спускающуюся на лед.
- Вы чего, мужики, купаться? - интересуюсь. - Лед гнилой совсем.
- А нам по фиг! - смеются меднолицые рыбачки, дыша "фокинской". - Поплывем, если что...
- Ну, удачи...
Вскоре я был в городе, а вот как меднолицые?
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Рыбалка круглый год № 8(94), 2006 г.
