Судьба «Крокодила»

Для ближних рыбацких поездок мне всегда верой и правдой служил круторогий спортивно-туристический велосипед. Скоростей в нем было изначально, кажется, не более четырех. Глядя на тинейджеров, лихо прессующих велобайки на заплеванных ступеньках, решаю не отставать от акселератов, ну, в смысле, не по ступенькам шкандыбать, а приобрести современную технику с колесами-колбасками и мохнатыми протекторами.

Приглядел аппарат с амортизаторами, низкий усиленной рамой и двадцать одной скоростью. По пескам и грязи аппарат кряхтел, но на первых скоростях полз, тянул, как лебедка. Вот только багажник у техники отсутствовал, и щитки больше походили на пластмассовые мухобойки. Пришлось все доводить до ума. Но это мелочи.

Товарищ Пашка пошел путем мудреным, но дешевым. Нашел где-то на помойке старую раму от дамского велосипеда, приобрел у аксакалов на рынке детали и отдал все это умельцу. В период некоторой активности тот соорудил что-то странное и с покраской в зелёный цвет, получившее название: "Крокодил". Это нечто в целом передвигалось и имело шесть скоростей по техническим данным, но последняя, как бы грузовая скорость, годная для лесных дорог, заедала, и Пашка вое время бренчал переключателем, пытаясь натянуть "монеткой" цепь на последнюю большую звездочку.

До налимьей малой реки километров пятнадцать. Это для нас, ездивших и за пятьдесят, - тьфу! Так, утренняя прогулка...

Испытания "Крокодила" начались. Утро выпало ясное, с осенним знобким морозцем. Местами под колесами хрустел ледок. Встречный поток обжигал лицо, и приходилось втягивать шею, прятаться в капюшон уже зимнего синтепонового костюма. Но вскоре распогодилось. Выкатилось солнце, краснея боками. А затем и греть начало. Мы повеселели.

И с этой минуты позади меня периодически заклацали скорости "Крокодила". Вначале - "щелк-щелк!" А потом - "брень-брень..." Паша, видимо, все время пытался натянуть бедную цепь на последнюю свою звездочку. Сзади послышалось очередное "брень", затем - страшный звон, треск, и "вой простреленной навылет волчицы", с добавлением русского мата, перечислением родственников до седьмого колена и т. д., и т. п. Короче, товарищ на земле, а все что осталось от несчастного "Крокодила", покоилось в канаве. И на останки уже сел местный воробей, кося нахальным глазом...

До речки мы брели пешком. А "Крокодил" был перевязан, как раненый товарищ, но ввиду явного летального исхода брошен в той же канаве и прикрыт ветками. Речка была по-осеннему пронзительно холодна, пуста и одинока...

Уже унылые луга наотмашь хлещет сивер-ветер,

И сеткой старческих морщин рябит усталая вода.

Седой камыш, готовясь к одинокой смерти,

Кладет поклоны под белоснежья образа.

Процитировав себя, скажу, что именно это настроение вызывала засыпающая река. Внешняя ее безжизненность создавала иллюзию завершения - Ухода, словно бы дальше уже ничего не будет.

Пока мы добирались до воды, день, заждавшись нас, повернул на вечер, а с ним, днем, и осеннее солнце свалилось за облетевшие листвой дубы и клены. И сразу откуда-то наползли синюшные тучи. В нездоровом свете вечера скрюченные от холода дубы казались окаменевшими монстрами, вздымающими высохшие руки-плети к серому небу.

На горелой от молнии сухостоине застыл черный силуэт огромного ворона. Он глядел на нас и беззвучно открывал крючковатый клюв. "Кы-ш-ш!" - не выдержал Пашка всей этой жути, но ворон лишь зловеще-высокомерно окинул его блеснувшим взором и отвернулся. Далеко за рекой хохотала неясыть, и каркало воронье в сыром осиннике. Тяжелое небо лежало в реке, пахнущей снегом и близкими морозами.

Я знаю одно несложное средство, когда минус легко меняется на плюс.

- За "приехали", Паша? Не против?

- Категорически "за", ешкин кот, а то здесь словно на кладбище.

- Наливай...

Приняли с устатку и запалили костерок в сухом овражке, напротив песчаной косы. Всегда удивлялся, насколько меняется мировосприятие и оценка его с двумя простыми вещами: огонь первобытный - трепетный оберег и тепло для многих человеческих душ, и "соточка" с устатку.

Словно мягкая лапа смахнула хандру. Захлопотали с товарищем. Я приволок пару дубовых бревен для нодьи. А Пашка принялся готовить какое-то горячее варево, необходимое в холодную ночь. Потом занялись закидушками. Вначале при свете фонаря нарезали дольками несколько некрупных сорожек. Хоть и утверждается (вполне обоснованно), что налим предпочитает резку из свежепойманной рыбы, но, во-первых, времени на ловлю у нас не было, а во-вторых, уже приходилось в одну осень ловить на резку из сорожки, пролежавшей в морозильнике не менее месяца, и результат был. Хотя, конечно, свежевыловленная рыбешка наверняка "сработала" бы лучше, поскольку свежа и "душиста".

В свете фонарика запрыгал лягушонок, затем другой. Изловили и их для насадки. Видел бы это мой младший сын - не простил бы. Эти, на мой взгляд, довольно неприятные земноводные - его первые друзья. Случалось, удочку в сторону откладывал, чтобы повозиться с ящерицами и лягушками.

Закидушки в первую очередь забрасываем с удобного места - песчаной косы. С другой стороны темнеет обрывистый берег с ямой под ним. Здесь в насадку идет резаный ерш, сорожка, и лягушонка в придачу ставим на третью закидушку. Вешаем звонкие колокольчики на леску и бредем дальше по берегу. Здесь уже места подремучее. Прежде чем разматывать леску с мотовилъца, приходится вначале "обтаптывать" место, выбирать корни и отбрасывать палки.

"Бух!" - грузило еще одной закидушки уходит в воду. В неперспективных, на наш взгляд, местах насаживаем на крючки обычных подлистников. Как правило, на червя берет чаще, но чаще и крючки оказываются "обсосаны", а если попадается налим, то помельче, чем на живца или резку.

Со стороны наш рейд напоминает, наверное, шествие гномов, троллей или прочей нечисти. В плащах с капюшонами, среди раскоряченных дубов и сухого камыша, с адским огнем в руках, среди мельтешения летучих мышей и под хохот неясыти... Картина серьезная...

Наконец с закидушками покончено. Снасти расставлены. И мы возвращаемся к костру, Пламени уже нет. Под двумя дубовыми кряжами надуваются жаром раскаленные угли. Это и есть простейшая нодья. Всю ночь будут тлеть дубовые плахи, давая медленный жар. Но нам сейчас нужен свет. Я кладу сверху еще одно бревно, так, чтобы была тяга между стволами. Мгновенно поднимается белое пламя, и наша стоянка первобытного рыболова освещается, как софитами.

Включаем приемник. Опять передают какое-то монотонное нытье... Ля минор, ре минор, ми мажор... Даже выпить не подо что... Но выпить мы не успеваем, поскольку в осенней строгой тишине слышен яростный звон колокольчика!..

Что-то не похоже на флегматичную поклевку налима. Но все эти мысли мелькают в голове уже в полете, поскольку ноги земли не касаются, а лишь шуршит камыш под сапогами, и несет нас куда-то через бурелом, куда глаза не глядят, так как и не видно ничего...

Светим в сторону закидушки, и видим отчаянную раскачку колокольчика: он то опадет почти до песка, то вновь вскинется и заголосит на туго натянутой леске. Подсечка!.. На леске отчаянными рывками забилось что-то сильное, несмотря на то что рывки гасило тяжелое грузило.

- Паша, свети, свети! Не вижу, куда повело?!

- Против течения прет, зверюга! - суетится Пашка.

Наконец у берега забурлила вода, послышать удары изрядного хвоста, и Пашка осветил фонариком громадного голавля, замершего на мгновение от яркого света. Пытаюсь накрыть его подсаком, но тут следует удар, от которого даже звякнул колокольчик соседней закидушки. Еще удар! В брызгах и прыгающем свете фонарика я почти ничего не вижу. Вроде бы накрыл рыбину, но тут следует последний удар, и леска обвисает в руке...

Пили мы, не чокаясь, и лишь бездонное небо и равнодушный огонь были свидетелями нашего горя...

Голавль взял на одного из тех двух лягушат, что мы изловили у закидушек в сырой вечерней траве. После этого мы облазили всю округу буквально на коленях, но не нашли больше ни одного даже заморенного лягушонка.

Нам на утешение послышался звонок со стороны закидушки, наживленной вторым лягушонком. И показалось нам, что в этот раз мы вообще не бежали, а оказались у закидушки в тот же миг...

Но здесь все было более прозаично. Колокольчик раскачивался сильно, но монотонно. После подсечки рука ощутила тупое сопротивление крупной, но не резкой рыбины. На последнего лягушонка взял налим. А часов с одиннадцати вечера налимы стали брать как на резку, так и на червя. Почти до рассвета время от времени бренчал колокольчик, и ледяные рыбины ворочались в руке, напрягая сильные мышцы. Спать нам так и не пришлось.

Судьба же упомянутого выше "Крокодила" так и не сложилась. Поутру мы вызвали по сотовой связи знакомого водителя фургона, и "Крокодил" был перевезен домой, отремонтирован и даже заново покрашен, но... был украден и, скорее всего, разобран на части...

Александр Токарев, г. Йошкар-Ола

Фото автора