Соколиный остров
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 10(120), 2007 г.
Коротни - это церковь на высоком берегу Волги, старое кладбище с рассохшимися крестами да зарослями чернобыльника, в которых чужеродно краснеет кирпич. Вот и все, что осталось от селения. Через пролив, который с пуском ГЭС образовался на месте Ахмыловского озера, виднеется Соколиный остров. По крайней мере, так его называют сейчас. Это тоже бывшее селение, что легко определить по тем же кирпичным обломкам, ямам-погребам, заброшенным малинникам, в тени которых наливается злостью крапива в рост человека. Обрывистый берег острова по верхнему краю зарос ивняком, а внизу тянется пологая песчаная полоса, заваленная кое-где бревнами, вывороченными пнями, россыпью камней и кирпича.
Над довольно унылой равниной острова возвышается Соколиная гора - бугор с настоящими боровыми соснами, кроны которых бывают резко очерчены на фоне долгих летних закатов. Там солнце теряет свою силу. В пасмурные дни, когда Волга нездорово сера, бывает приятно взглянуть на бугор, где краснеют стволы сосен.
В один из ярких дней я приехал сюда и, выйдя из автобуса, сразу попал в мир света, простора и ветра, пахнущего теплой водой. Ветер дул с юго-востока, со стороны самой широкой части водохранилища, и волна приходила оттуда уже налившаяся силой, с белыми пенящимися барашками.
При виде этих крутых валов становится ясно, что встать на якоря сегодня равносильно самоубийству - захлестнет, затопит мою резиновую лодку с ее низкими бортами. Постояв немного в сомнении, все же решаю перебраться на остров, а там видно будет.
Спустившись к воде, накачиваю лодку, бросаю ее на прибой, вдогонку зашвыриваю рюкзак и пытаюсь отплыть от берега. Прибойная волна накрывает меня, и вот я уже насквозь промокший, а лодка полна воды. Отчаянно работая веслами, все же отплываю от берега, где волны сразу округлились, стали большими покатыми холмами. Лишь изредка самая шальная из них захлестывала лодку при резком гребке веслом, но мне уже все равно: я мокрехонек, как и рюкзак с находившимися в нем вещами.
Ветер дул в сторону острова. Подгоняемый им и волнами, я быстро миновал пролив и заплыл через узкую горловину в мелкий травянистый залив, напоминающий старое русло небольшой реки. Укрытый со всех сторон кустами, он был тих. Лишь временами ветерок рябил его поверхность. Здесь можно будет переждать ветер и заночевать.
Когда закатное солнце зацепилось за сосны Соколиного острова, в заливе зачернели спины больных лещей, зашедших сюда, спасаясь от волн. Много было их, обреченных на гибель. Потеряв естественное течение, Волга-водохранилище стала заболачиваться, плодя в своей нездоровой воде ядовитую зелень и бросовую рыбу.
Уже в сумерках я сушу у костра одежду, кипячу чай, потом на углях распариваю прикормку - кашу со жмыхом - в старом ведре, найденном на берегу. Ветер наконец стих. Лишь изредка он шевелил листья ольхи, под которой я устроился на ночлег.
Утро пришло удивительно тихое. На росистые травы лег туман. Не шевельнутся чуткие к дуновениям ветра листья ольхи.
Унимая легкий озноб от утренней прохлады и нетерпения, спешно ищу на берегу пару тяжелых булыжников на якоря, наполняю кормушку кашей, готовлю снасти, чтобы потом не путаться с ними в тесной резиновой лодке, и отплываю.
Обогнув остров, выхожу на Волгу. Зеркало неподвижно стоящей воды больше напоминает озеро, в котором спит утреннее серое небо. Так будет, пока не приоткроют затворы ГЭС.
Плыву к черному бакену, перед которым обычно якорятся рыболовы-лещатники. Встаю на якоря-булыжники, как и положено, носом к фарватеру. Течения нет совсем, и лодку постепенно разворачивает даже слабым дуновением ветра. В сонной неподвижной воде пока безраздельно властвует "хозяин". Так рыболовы иногда называют ершей. Они без конца теребят насадку, заставляя мелко-мелко трепетать кивок удильника. Вместе с ними попадаются некрупные подлещики и сопа-белоглазка с ладонь.
Вот опять какая-то хлипкая поклевка. Я ленюсь подсекать, и укачиваемый пологой волной от барж и теплоходов, жду течения, в струях которого привыкла кормиться вольная крупная рыба. Но тут следует рывок, от которого удильник "кольцовки" едва не перевалился через борт. Ловлю его и чувствую на леске что-то тяжеленное, словно бревно зацепилось. Нет, идет, нехотя, но отрывается от дна. Вот рыба рванула вниз, и я быстро сдаю леску, понимая, что такого напора ей не выдержать. Потом дрожащими руками подтягиваю рыбу к лодке.
Под кормой черным золотом блеснул бок здоровенного леща! В подсачек пролезло только его рыло, а все остальное просто лежало на ободе. Видимо, лещ был в шоке, и я как-то умудрился перевалить его через борт. Но в лодке он показал, на что способен. Оправился, видать, от изумления: как же, такого "дядю" из воды чуть ли не за шиворот выволокли! В считанные мгновения из лодки вылетела банка с червями, что означало конец дальнейшей рыбалке, и снасти были перепутаны совершенно. А я, схватившись с не на шутку рассвирепевшим холоднокровным, делаю неосторожный шаг и, уже понимая, что совершил непоправимое, чувствую, как нога уходит куда-то сквозь лодку.
Через большую дыру в лодке, образовавшуюся на месте старой заплатки, ручьем хлынула вода. Пытаюсь заткнуть прореху тряпкой, но куда там! А тут еще мой пленник заворочался с недюжной силой. Перемазавшись рыбьей слизью, сажусь на него верхом и лихорадочно выбираю "якоря". Кое-как швыряю в лодку веревки, а булыжники просто отрезаю.
Обратно я выгребаю, словно в ванне, сидя по пояс в воде. Эти полкилометра, что отделяют бакен от берега, я прохожу так долго, что меня сносит появившимся течением почти на самый край острова, где одиноко стоит моторная лодка и виднеется на песке две коричневые фигуры.
Выбравшись на берег неподалеку от них, копаюсь в своем перепутанном и перепачканном рыбьей слизью хозяйстве, потом, ополаскивая лодку, переворачиваю ее и оставляю сохнуть на ветерке. Особой беды нет: наклею новые заплатки с обеих сторон, и будет днище еще прочнее. Выволакиваю из под надувной подушки уснувшего леща и снова поражаюсь его величине. Определение "матерый" как нельзя лучше подходит к этой красивой темно-золотистой тяжелой рыбине с презрительно выпяченными губами-трубочками. Наклоняюсь к лещу и трогаю, колупаю его крупную чешую, только сейчас осознавая радость удачи. Все не до того было...
После ремонта лодки плетусь в ивняк искать червей, хотя какие в песке черви? Но, на удивление, нахожу их в тонком слое перегноя и под ним - во влажном песке, пронизанном корнями. Червей довольно много, но уж больно они невзрачные: зеленоватые и тонкие. Но выбора нет.
Под палящим солнцем выгребаю к бакену. Там уже виднеются несколько резиновых лодок и одна красная "Обь". Дела, по всей видимости, идут плохо. Кто спит в лодке, кто, полулежа, время от времени лениво выбирает леску и снова бросает в воду. Лишь изредка вскинется над лодкой подсачек на длинной рукоятке и в нем блеснет серебряным боком небольшой подлещик.
Встаю неподалеку от черной старой "резинки". Рыболов скучающе смотрит в мою сторону и замечает:
- Бесполезно, земляк. Лучше в колодце рыбачить - не так жарко. С темноты сижу из-за пяти рыбок.
- Да я не рыбу ловить, так, поспать на воде, - пытаюсь отшутиться.
- Ну-ну....
Опускаю кормушку, достаю банку со своими зелеными найденышами и готовлю "кольцовку" - самую, наверное, уловистую на Волге снасть. Едва кольцо с поводками дошло до кормушки, как колокольчик-сторожка резко встряхнулся. Поклевка! Тяну упирающуюся рыбину.
Это язь. Затем взял другой, потом - подлещик... Клев начался, но какой-то странный - только у меня.
Сосед сначала всей своей унылой фигурой давал понять: ну-ну, мол, давай-давай. А потом сел в лодке и пристально стал глядеть на то, как я насаживаю червей. Наконец он не выдержал:
- На что ловишь?
- На червя.
Он недоверчиво смотрел на мои руки и, похоже, считал меня хапугой-единоличником, скрывающим свои тайны.
- Ну ладно, хватит сказки-то рассказывать.
- Подплывай, покажу.
Он не поленился, снялся с якорей и подплыл. А я, пересиливая в себе невесть откуда взявшуюся скупость, отсыпал ему по счету своих драгоценных червяков-заморышей. Вскоре заклевало и у соседа. Вообще, чуда здесь не было. Просто местная невзыскательная рыба привыкла к такому же местному скромному червяку, которого вымывало из берегов то весенним половодьем, то подъемом и спадом уровня водохранилища.
В самую жару среди флотилии резиновых лодок раздался негромкий хлопок, и началась суматоха: "Тону" - послышался, было, панический крик, но тут же осекся. Лопнула резиновая лодка, точнее, одна из ее секций. "Утопленник" поняв, что смерть на месте ему не грозит, смущенно засуетился, обрезая якорные веревочки. Одна половина его лодки опала, и вода свободно вливалась даже при небольшой волне. "Доплывешь?" - спросили из флотилии сочувственно. - "Доплыву..."
- Вот порыбачил мужичок, - хохотнул сосед.
Через полчаса лопнула лодка и у него. Он уплыл также на одной камере. А у меня кончились и эти черви. На "мочку" из последних червей взял небольшой соменок, достойно завершив пополнение садка.
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 10(120), 2007 г.
