Русалка

Окончание. Начало в № 10 (192), 2010 г.                                              Вернуться к предыдущему материалу

В поисках заповедного озера – по рассказам, оно таится среди моховых болотин и сосновых боров – Тимофей знакомится с Анной, внучкой местного лесничего. Оказывается, они знают дорогу к этому озеру…

В избу вошла Анна.

– Ну, давайте ужинать. Наверное, проголодались?

– Есть немного.

На столе в теплой кухонке, отгороженной рядом с печкой, запарила отварная картошка. Зашкворчало мясо на сковородке-чугунине.

На столе появилась бутылка, тронутая слезной изморосью.

– Будете с устатку, Тимофей?

– Не откажусь немного, как вы сказали, с устатку… Эх, мне б такую жену!..

Анна засмеялась.

– А я, кстати, тоже не замужем…

Они смущенно замолчали. Тим выпил и перевел разговор на другое, алея уже загоревшимся лицом.

– А где у вас дедушка?

– Сейчас придет. Он в лесу.

– Это не он меня водил по буеракам и чапыжникам? Полдня озеро искал, только заблудился, – попытался пошутить Тимофей. – Он ведь у вас немножко леший?

– Все может быть, – странно блеснула глазами девушка. – Вы закусывайте. Вот зайчатина, картошечка, рыжики соленые. Ешьте на здоровье.

Кот на печи повернул голову и внимательно взглянул на Тима. Глаза Феликса полыхнули желтым огнем, острые точки зрачков расширились и растеклись в сверлящий пристальный прищур, проникающий, кажется, в самую душу. У Тима закружилась голова. Надо же, с одной рюмки, усмехнулся он.

Дверь стукнула, и в избу ввалился человек в белом сыром маскхалате.

– Пустой я по вечеру, Анютка, – начал было человек. Но, увидев Тимофея, остановился, снимая капюшон. – А-а, это ты…

– Вы меня знаете?

– Видел. И с чем к нам пожаловали?

– Дедушко, он рыбак, Щучье озеро искал да заблудился, – вмешалась Анна. – Может, покажешь утром озеро и дорогу?

– Нет, внучка, дорогу покажу, а озеро нет.

– От чего ж такая немилость? – неприязненно усмехнулся Тим. – Я пока ничего плохого не сделал.

– А оттого, мил человек, что ты-то, может, ничего и не сделал и не сделаешь, про тебя я уже все понял, а другие, которые потом придут… Видел, что по весне делается, когда нерестилища перекроют? Ей же пройти не дают детишек вывести. Ты поставь сетку в сторонке, возьми на еду, но не убивай все без остатка. После тебя по проторенной тропе и жлобы с аккумуляторами заявятся, током бить будут до пустоты после себя. Выбьют все живое, вплоть до головастиков и комаров-дергунов, то есть пищи рыбьей наипервейшей. Не покажу. Ешь, отдыхай, а утром на шоссе выведу, но дорогу сюда забудь. Извини, если что не так.

Дед блеснул пронзительным взглядом из-под кустистых бровей, что-то прошептал в черную бороду и неожиданно рассмеялся, густо и раскатисто.

– А ты молодец! И скандинавского лешака приплел – скоугман. Ишь ты! Но озеро не покажу, не покажу…

Он, чего-то ворча про себя, прошел в комнату, крикнув оттуда:

– Анютка, плесни мне стопочку и поесть чего-нибудь погрей. Гостя в сауну проводи, и пусть отдыхает. Завтра путь дальний, а снег тяжелый, сырой. Скоугман, ети его в колено…

«Он меня видел, знал все и наблюдал, старый лешак!» – вспыхнул неожиданной злостью Тимофей, но тут же остыл, где-то внутри понимая простую справедливость старика. С тонким юмором дедок… Но где же он стоял, откуда и как меня видел? Я ведь тоже не слепой и не первый день в лесу. Чудно.

– А у вас что, и сауна есть? – вроде бы удивился Тим, но теперь уже ничему не удивляясь.

– А почему бы и нет? Вы на дедушку не обижайтесь. Он добрый, но за лес болеет. Он в пустынь эту из города пришел, чтобы покой найти и чистоту. Все его старые места, где он с малолетства рыбачил и охотился, давно погубили. Время злое. Сюда тоже приходят злые люди, но ничего не находят.

– Почему?

– Это вам не понять…

После сауны и рюмочки Тимофею было легко и покойно. Мысли комкались в ленивую чепуху. У них, оказывается, есть еще одна комната. Наверное, в другом измерении. Домик-то маленький… Нарисуем – будем жить…Лешак и ведунья внучка… А она красивая, чертовски красивая и милая…

И уже наваливалась мягкая дрема, в которой, казалось, присутствовало непрерывное тихое и завораживающее мурлыканье кота Феликса, или это постукивали часы? Дом поскрипывал, словно отдыхал после трудного дня и тяжелых сырых ветров. Слышались шорохи и словно невесомые шаги. Неожиданно скрипнула половица.

– Тише! Не пугайтесь, это я… – послышался шепот, и рядом с ним под одеяло скользнуло гибкое тело. – Ласкайте меня! – Анна шептала горячо и сбивчиво, словно задыхаясь. – Ласкайте! – уже настойчиво повторила она, блестя глазами. – Мне одиноко и страшно. Не бойтесь, я уже взрослая…

Тим, словно в полусне, прикоснулся к ней. Анна покорно ждала. Он скользил руками по ее горячему юному телу, словно еще не веря в происходящее. Но, загоревшись неожиданно яркой страстью, ласкал уже сильно и настойчиво, проникая руками везде, от острых бутонов нежной груди до упругого живота и мягких складочек, скрывающих сокровенное…

Анна, кажется, ждала главного. Трепетала от страха мелкой дрожью, но ждала. Тимофей же с удивлением чувствовал, что не может перейти границу, за которой могла быть высшая точка блаженства, вершина обладания слабым и покорным женским молодым телом. «Я ли это?.. Что со мной? Бессильный уже стал на это место, или чертовка красивая заколдовала? – уже словно со злорадством и мучительным сладострастием мазохиста допрашивал себя Тим. – Что со мной, для кого быть с одной женщиной больше недели – тягостная и скучная обязанность? Я будто берегу ее для… Для чего?»

Анна поняла.

– Не торопи себя. Просто ласкай, много и сильно ласкай, а потом найди… Главное – найди, милый, потом. Я буду ждать.

Утром Анна, опуская глаза, тихо сказала:

– Я покажу озеро, пока дедушко спит.

– Может, не надо? Деду будет больно.

– Нет, ты не обидишь озеро. Он знает.

Рассвет занимался над озером в туманной влажной дымке. На глазах теплело небо, и розовели верхушки боровых сосен. Вспыхнуло заозерье, и залилось алым безраздельно и властно. А там и через боровые прогалы пробился свет и упал на грязно-серый лед, ставший сразу цветным и свежим, в контраст синим теням. Потянуло с моховых низин талой свежестью и живицей.

Вначале несмело, а потом сильно и звонко запели птицы, словно полоща клювы студеной водой и перекатывая в маленьких своих горлышках льдинки-стекляшки. Пришло неожиданно ясное утро предвесенья.

Тим быстро наловил живцов-сорожек и расставил с десяток щучьих жерлиц. Едва он присел на стульчик, чтобы попить лесного чаю – настою из термоса, приготовленного поутру Анной, как поднялся и затрепетал на ветерке флажок жерлицы. Подбежав к снасти, Тимофей взялся за леску и поддернул ее, чувствуя, что палец прожигает резкая боль от резанувшей по фаланге лески. Рыбина была неожиданно тяжела и упориста уже по-весеннему. Тим, забыв о боли, в азарте подтягивал и отпускал леску, чувствуя несоразмерность снасти с яростной силой щуки. Нащупав багориком подо льдом живую плоть, Тимофей рванул ее кверху, выдавливая воду и каких-то букашек-рачков, прилипших к подледью.

Из лунки выползла желтобрюхая щука, согнулась кольцом на льду, распрямилась и застучала настойчиво хвостом-лопатой, с шелестом разбрасывая по сторонам снеговую хлябь. Затем, сонно заскучав, перевернулась на брюхо, тяжело открывая алые жабры и поворачивая пронзительный глаз в сторону Тима.

«Чего смотришь, динихтис – гроза акул? Была б побольше – съела, так ведь? Все честно: ты – меня, я – тебя. Без запрещенных приемов, ну почти…» – подмигивал щуке Тимофей. Рыбина, кажется, понимала его и тянулась к человеческому телу, судорожно открывая пасть. По крайней мере, так казалось Тиму в подспудно-потаенном желании оправдать свою жажду охотника-добытчика.

А флажки уже поднимались беспрерывно. Щука брала жадно и яростно, жируя перед сладкой и мучительной порой, дающей начало новой жизни. Тим знал эту озерную особенность, когда сонная зимняя щука за десять-пятнадцать дней до нереста, случавшегося нередко подо льдом, появлялась как бы ниоткуда. Ее словно и не было до этого, а озеро отдаривалось лишь окуньками и плотвой. Но, соблюдая сроки, данные Началом всего, каждый год приходила и приходила озерная Рыбина, поднималась с черных глубин, жрала все живое, питая свою плоть соками и плотью чужеродной, чтобы хватило силы на воспроизводство себе подобных.

Выволакивая очередную щуку, Тим вдруг понял, что внутри у него стало пусто от ловли дуром идущей рыбы. Так случается, если не добывать рыбу из меркантильной корысти, а только брать для еды и удовлетворения страсти. И все время ему чудилось, что из боровой крепи за ним наблюдает пристальный взгляд, сверлящий и настойчивый. Еще казалось Тиму, что среди сосновых оранжевых тел мелькает время от времени белая призрачная фигура в маскхалате. А за ней в мягких прыжках торопится попасть в след фигурка серая и грациозно лукавая, пуская неоновые искры в прозрачное небо.

«Феликс!..» – причудилось Тимофею. И тут же мелькнуло ироничное: «Ну ты, парень, так и без «белочки» в санаторий «Улыбка» определишься, самым уважаемым клиентом после Наполеона… Она что, собака за дедом бегать?»

Но домой все равно пора. Рыбы и так достаточно, а еще дорогу искать. У деда теперь не спросишь: как же, без разрешения на озере был. Может, он и прав. Так только сейчас и сбережешь водоем. Откуда ему знать, кто я и кого потом могу привести с собой?.. Эх, только Анну бы не потерять, как-то вернуться.

Но уйти со льда во время щучьего жора было нелегко, хотя почти у каждой лунки бились наотмашь и елозили на снеговой каше матерые рыбины, пьяные от свежей воды и яростной обреченности. «Ладно, еще одну… Сколько их, семь?.. Для полного счета последнюю – и домой…» – словно бы уговаривал себя Тимофей, не в силах вот так просто уйти из Лукоморья заповедного, о котором мечтал, может быть, всю жизнь. «Еще одну – и все, пойду без оглядки. Только одну…» – почти молился Тим, но щучий выход кончился, как по команде. Озеро стало безжизненно и пустынно, замерли даже птицы. Все это можно было объяснить резкой переменой погоды, но Тим знал: лесной Хозяин не дает больше, хотя и понимает его, Тимофея, азарт и радость от короткого бытия в этой светлой и одинокой глухомани. Понимает и не искушает, для его же пользы и сохранности скоропортящегося продукта – души человеческой.

Собрав снасти и рыбу, Тим пошел по своему следу к береговому сосняку. Выйдя на берег, он вдруг заметил притаившуюся в мелколесье просеку и… дорогу, словно недавно чищеную бульдозером.

Спустя час, выйдя на шоссе, Тим обернулся, запоминая место, но лесной дороги уже не было. Уснула ли она под свежим снегом, упавшим неожиданно с почти ясного неба, как случается иногда в неустойчивую предвесеннюю погоду? Или просто закрылась от любопытного и праздного взгляда иного человека, способного на торопливое и подлое дело?

Анну Тимофей потом все же нашел. Видимо, так было определено судьбой…

(Отрывок из романа «Лейкемия»)

Александр Токарев, г. Йошкар-Ола