Река из детства
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Фото автора
Малая Кокшага петляет по лесам и лугам неподалеку от города. То, что в речушке рыба есть, мы убеждались еще осенью, по открытой воде.
На довольно глубокой яме видели зрелище серьезное и азартное: часов в десять сентябрьского утра поднялась вдруг к поверхности и показала плавник-лопату щука диковинная - килограммов на восемь. Для такой речки рыба немалая. Щука словно бы задремала на поверхности, затем, крутанув мощным хвостом, неторопливо ушла в глубину, оставив на воде бурун-воронку. Затем ударила в стороне еще одна явно не мелкая рыбина, потом - удар в правой стороне, на сужении реки и границе глубокого плеса. Это был настоящий бой крупной щуки. Но мы, к сожалению, оказались «чужими на этом празднике жизни». Вдоль и поперек исхлестав яму спиннингами, мы вымучили лишь по одной небольшой травянке. И было, кажется, этому простое объяснение. Яма просто кишела мелкой плотвой-сорожкой. И щуке, наверное, не надо было даже устраивать здесь засады и гоняться за рыбкой. Видится и мнится, что открыла бы, пятнистая, свою жадную пасть и просто бы прошла этаким китом по мелководью - глотка, глядишь, полная… При таком изобилии серебристой мелочи щуке как-то «не с руки» бросаться на железку… Это подтвердилось, когда я, в порядке эксперимента, наловив сорожек, насадил их на живцовую «резинку» и отправил в синь ямы. Хватки были, скажем, не слишком уж частые, но случались, и щуки время от времени попадались на двойники.
В противовес могу привести эпизод, случившийся той же осенью на небольшом озерце, заросшем травой так, что почти невозможно было провести блесенку и не подцепить донную растительность. Но некрупной щуки было здесь немеряно, а корма мало катастрофически, до того, что здесь царил каннибализм. Щук налавливали на спиннинг до двадцати экземпляров за полдня. С оказией какой-то (то ли на лапах утиных, то ли еще как) попала в озерцо мелкая чика-верховка. И уловы уменьшились.
С ледоставом мы пришли на Малую Кокшагу. Лед в последнее время глобального потепления стал устанавливаться не по прежним приметам и срокам, и был довольно разнородным. Вот и сейчас в затоне-заливе можно ходить и бегать смело, а по берегам местами видны закраины с открытой водой.
Садимся в заливчике, на границе струи и ямной круговерти. Бур проваливается под лед после нескольких оборотов. Но, предварительно проверив до этого ледок пешней, будем теперь считать его более или менее надежным. Поклевка случилась почти сразу. На «бутерброд» из чернобыльника и мотыля взяла сорожка с ладошку. На живца крупновата, но на душе потеплело: вот тебе и речка-ручеек! Потом кивок затрясся от поклевок совсем мелкой сорожки, как раз на живца. Видать, снял я «пенку» в виде первой плотненькой сороги. А дальше уже выстроился в очередь основной контингент… Но главное - клюет, трясет кивок, радует истосковавшуюся по зимней рыбалке душу. К тому же, и кан наполняется живцом…
Часам к девяти утра на повороте реки, под крутояром, на яме с обратным течением, выстроился десяток треног-жерлиц. Эти жерлицы у меня оснащены легковесно - под малую реку, озерцо или пруд. Чаще всего сезон начинается именно с небольших водоемов, замерзающих в первую очередь. И, как правило, хищник в таких водоемах юркий и не тяжелее килограмма. Поэтому толщиной лески я не увлекаюсь. Вместо тройников, которыми у меня оснащены волжские жерлицы, использую небольшие двойнички. Они предпочтительнее там, где много некрупной щуки. Меньше будет пустых хваток и срывов живца. Грузила тоже нетяжелые - небольшие «оливки». Их веса вполне хватает, чтобы вытянуть леску в прямую линию, и на круговерти ямы-омута их не стаскивает обратным течением. Словом, снасть миниатюрная, как раз под рыбу малой реки. По крайней мере, мне так думалось…
Прояснило. Легкий морозец пощипывает нос и щеки, но сквозь морозистую дымку проглянуло солнышко, светло и приветливо. Тепла от него, негреющего светила, мало, но все равно потеплело на душе. Береговой ивняк, мохнатый от инея, светится нежно и неярко. На бесснежных еще обрывах темнеет жухлая трава, прихваченная морозцем. Она вздрагивает от порывов ветра, и от вида ее, не укрытой, мерзлой, делается на минуту зябко и тоскливо, словно от возвращения серой осени, плачущей долгими дождями. И снова торопишься перевести взгляд на серебристые ивняки, над которыми улыбается солнышко и синеет высокое прозрачное небо.
Щелк!.. Этот многозначительный звук нам знаком. В морозной тишине хорошо слышен щелчок пружины с флажком. Над треногой, стоящей под самым обрывом, вскидывается алый кусочек ткани, трепещущей на легком ветерке. И мы с Пашкой скользим по гладкому льду к жерлице. Не подходя слишком близко, останавливаемся и наблюдаем. Катушка жерлицы вздрагивает и делает пару оборотов. Затем замирает. Пауза явно затягивается. Бросила, наколовшись, или сорвала живца? Наконец не выдерживаю и подхожу к жерлице, берусь за леску и едва-едва, не торопясь, тяну ее на себя. Леска вначале идет свободно, но вдруг тяжелеет, и по ней передаются легкие толчки. Не резко, но довольно энергично, подсекаю… Есть!.. Здесь уже не до церемоний. Медлить нельзя, иначе уйдет, если слабо засеклась. Быстро перебираю руками и выбрасываю на инистую крошку щучонку граммов на восемьсот. Это, будем считать, - удачный дебют и открытие сезона, хоть и некрупна добыча и несколько вяловата. На Волге щука по перволедье, бывает, со свистом раскручивает катушку, оставляя ее без лески за минуту. Тогда жерлица, случается, раскачивается из стороны в сторону от рывков засекшейся рыбины. У малых же рек характер свой: неторопливый, задумчивый, как задумчивы и спокойны эти безлюдные по чернотропу места, где лишь кружит пара воронов, шелестит в низкобережье сухой камыш и бегут черные струи в открытой закраине, исходящей паром…
Следующая хватка случилась в классический «час щуки» - в одиннадцать… Но тут не было ужимок и задумчивых размышлений: проглотить не проглотить?.. Катушка, словно на боевых волжских плато, закрутилась безостановочно, и в миг леска была с нее смотана. Пока я бежал к жерлице, тренога, судорожно подергавшись, замерла. Из лунки я вытянул лишь обрывок лески… Вот тебе и малая речка, сонно спящая в луговых ленивых берегах! Вот тебе и щурята-«шнурки» желтоглазые с полкило! «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»!.. Опять придется мудрить со снастями, пытаясь соорудить что-то более или менее универсальное, поскольку все же основная масса рыбы здесь некрупных габаритов, и выход «крокодила» - явление почти историческое. Грубую снасть щурята обойдут, а крупная щука разнесет в клочья миниатюрные жерлички. Буду искать добрую середину.
До полудня на жерлицы-треноги попалась еще одна щучка, а потом река замерла. День в это время короток, и мы пошли обустраивать ночлег. Из множества вариантов относительно теплой ночевки мы выбрали, может быть, странный, но, в общем, простой. Заранее завезли на машине десяток-другой кирпичей, трубу в виде буквы «г» и решетку-колосник, которая должна была попросту стоять над землей на гнутых опорах. Обойдя этот колосник кирпичами, получили некий кирпичный прямоугольник. Сверху накрыли его металлической крышкой-плитой с отверстиями под трубу и котелок. Получилась простейшая печка, скрепленная только металлическими стержнями и крышкой с загнутыми вниз краями, держащими кирпичи. На испытаниях в городе она отчаянно дымила из всех щелей, но с нагревом кирпичей начинала весело гудеть, и дым исчезал. На импровизированной плите можно было вскипятить чай или сварить суп. А потом, когда котелок снимался с плиты, отверстие закрывалось специальной крышкой.
Пригодилась и старая брезентовая палатка советских, еще пионерских времен. За ненадобностью и пожароопасностью дно палатки вырезали. В потолке проделали дыру и вшили туда фанерно-металлическо-асбестовую пластину под трубу, чтобы не затлел (тьфу-тьфу!) старый брезент от раскаленной трубы. Поскольку спать на земле холодно и жестко, а коврики туристические могут запросто полыхнуть, соорудили по бокам печки простейшие нары из положенных в изголовье и ноги бревен и жердей, прибитых к этим самым бревнам-матицам. Все, спать можно!.. Не кровать, конечно, в спальне с центральным отоплением, ну, а нам этого и не надо. Даешь романтику зимней ночи посреди зябкого жухлого луга, у спящей подо льдом реки! И чтоб пели угольки в печке, пахло сладко ольховыми полешками, теплой хвоей-лапником, трепетал бы огонек свечи на подставке и мурлыкал приемник в изголовье. И были бы ледяные «сто грамм» в печной и сонной оторопи теплой палатки, когда за полотняными стенами метет ледяная позема, перебегая с одного вымороженного гребня на другой.
А поутру, в морозную и румяную зарю, после кружки горячего крепкого чая сразу - на лед, где уже алеют флажки жерлиц и выползают из лунок ледяные налимы, взявшие глухой ночью на живую, резаную ли рыбку-сорожку. А там уже щуки остроглазые начинают поднимать флажки… Все это - перволедье на малой речке, речке твоего детства…
