"Страшный хищник" и "бродяга"

"Страшный хищник"

В тот день на берегу реки, когда "страшный хищник" набросился на меня, ничто не предвещало нападения. Хотя... как сказать.

День был тихий июньский, солнечный, навевающий умиротворение. Неширокая полоса сусака шла параллельно берегу, в отступе от него. К ней подойти в болотниках можно было без труда. Что я и сделал. Был я тогда в начале своей карьеры ловли хариуса поверху. От полоцкого стеклопластикового 9-коленного телескопа я еще не отказался. Он позволял без особых ухищрений манипулировать пустым водяным пузырьком-поплавком, запуская на крючке имаго ручейника куда требовалось. Ближе или дальше стрежня.

Мирный полдень подчеркивали десятки крупных стрекоз - коромысло (Aeschna), носящихся над зарослями сусака, чьи прозрачные крылья трепетали в лучах солнца над рекой. Обилие крупных Aeschna grandis наводило на мысль, что я попал на пиковый вылет их из водного бытия.

Однажды я наблюдал это буйство живого над речной поверхностью. Вылет поденки на р. Мсте, в месте под названием Медвежок, в середине июля. Утром байдарка, которую мы не догадались накануне перевернуть, наблюдая вечерний "белый снег", поднимающийся с поверхности воды, была наполовину заполнена мертвой поденкой. Поденка засыпала наше остывшее кострище, и в ближайшие два-три дня пресытившаяся даровым угощением рыба не хотела с нами знаться. Выручили нас в те аномальные дни две средние щуки, которых профи-спиннингист, бывший с нами, заставил брать блесну.

"Страшный хищник" оказался рядом! И ни один, а во множестве. Коромысла большие (Aeschna grandis). До этой ситуации воспринимались они как безобидные украшения летних дней, и еще как легкомысленная крыловская попрыгунья-стрекоза.

Насадив на крючок словно "под заказ" роскошную крупную бабочку ручейника большого (Phryganea grandis), делаю удилищем плавный взмах, рассчитывая послать ручейника на струю за стрежнем, и там фиксирую взгляд. Но ни очередного легкого всплеска-приводнения шарика, а вслед затем поводка с ручейником не вижу. В растерянности осматриваюсь, чтобы понять, что за чудеса происходят.

Вижу, ручейник схвачен коромыслом и "устремляется в гибельные выси" (по О. Куваеву), пока у поводка, а он двухметровый, не выбирается слабина. Тогда движение шарика вырывает добычу у стрекозы. Она не согласна, быстро догоняет ускользающую добычу и хватает ее снова. "Перетягивание каната" заканчивается вничью. Мне не удается намеченное упражнение, элитное имаго истерзано без пользы, а стрекоза остается без добычи, не считая того, чем она успела закусить.

Дурные примеры заразительны! При последующих попытках забросить имаго ручейника на него нацеливаются по несколько стрекоз-хищников, не давая мне шанса делать, что я хочу. Я не собирался ловить стрекоз на крючок, да и вряд ли бы это получилось. Пришлось уступить хищническому напору и переключиться на другую ловлю.

Впервые столкнувшемуся со стрекозами в качестве хищника, мне ничего не оставалось, как понизить свой индекс безграмотности хотя бы в отношении рода коромысел (Aeschna). Выяснилось, что хищнические наклонности не только у взрослых насекомых, почему англичане стрекозу именуют не иначе, как dragon-fly, то есть драконовая муха, но они не менее выражены и у их личинок, проводящих в воде до 2-3 лет. Личинка коромысла за сутки поедает всякую водную живность, в том числе мальков рыб, по весу почти вдвое превосходящему ее собственный.

"Бродяга"

От мест, где в июне "страшный хищник" набросился на меня, я ушел довольно далеко по лесному верховью реки, в "ненаселенку". Хотелось посмотреть нетронутые места.

Река и лес требуют неотвязной сосредоточенности. Тогда лес - твой, ты "читаешь" его, а река "понимает" тебя, одаривая, к примеру, хариусами.

Сентябрь еще длил свои дни. Но задувавший порой "сиверко" уже изрядно добавлял осенней свежести. Одет я был по погоде. Болотники на ногах добавляли комфорта, когда временами затевался дождь и тропу приходилось прокладывать через высокую осоку, или приходилось, чтобы не огибать, пересекать напрямую топкие речные заводи, сокращая не в малой мере путь. Но они же нагружали ноги, в которых уже чувствовалась усталось.

Отдохнуть я остановился на песчаной косе, заметив большую коряжину, на которой можно было посидеть, давая отдых ногам. Еще на косе выделялся невысокий песчаный холмик, нагребенный лапами бобра, - его характерная запаховая метка. Такими бобры метят свои владения. Выдры тоже прибегают к похожим меткам. Но береговой ивняк, отделявший косу, носил множество следов бобровой "работы" - погрызы, очищенные от коры ивовые палки и ветки.

Устроившись на коряжине, рядом я развел небольшую теплину - погреть руки. И стал разглядывать окрестности. Вниз по реке пространства просматривались метров на двести. Ближе к берегу место занимали заросли ивы, и стоял некрупный ольшаник. За ним в отдалении светился белизной стволов зрелый березняк. Вверх по течению, где-то метров на четыреста, картина была серьезнее. Хмурый ельник с вкраплениями осин, зрелого и перезрелого возраста, жался по наклонному берегу к самой воде. Ближе к концу прямой видимости одна почтенная осина из-за "инженерного" просчета бобров была опрокинута в реку неудачно. Комель ее остался на берегу у родного пня, а толстый неодномерный ствол, верхушкой упершийся в дно, косо завис над рекой.

Первый взгляд на поваленной неудачно осине ничего интригующего, трансцендентного не обнаружил. Но на то он и первый. Но что-то все-таки "зацепило" взгляд. Напрягаю зрение и явно вижу лежащую на боку на осине фигуру человека, занятого чем-то в воде: то ли ловлей, то ли установкой капкана на бобра. Добротой ни напряженная поза, ни сама фигура не лучатся. Сквозь поток теплого воздуха от теплины явно вижу, что человек шевельнулся. Пытаюсь избавиться от наваждения - не получается. Появление такого "оригинала" в пределах видимости не сулит, как мне кажется, ничего хорошего.

Однажды мне уже пришлось на реке столкнуться с похожим "натуралистом". Как он "ползал" под берегом у лаза в бобровую нору я видел, а он меня - нет. И когда на приречной тропе он неслышно появился у меня за спиной, с фальшивой улыбкой на давно небритом лице, заявив при этом, что "он гуляет", на душе у меня было не очень уютно. Кто знает, что может взбрести в "протокольную" голову браконьера? Во всяком случае, иметь его за своей спиной я не захотел. Не выдавая обеспокоенности, я резко сошел с тропы. А "натуралисту" ничего не осталось, как продолжить объявленную "прогулку".

Странная поза и продолжающаяся неподвижность фигуры на столь неудобном ложе заставляют думать, что человеку, кто бы он ни был, да хоть и бродяга, может быть плохо и ему нужна помощь. Надо действовать!

Теплину гашу, засыпаю песком. Чтобы раньше времени не обнаружить себя, стороной, хоть я на правом берегу, пробираюсь к месту напротив сваленной осины. Вижу, никакой фигуры на ней нет! Нет человека, которому плохо! Нет ни бродяги, ни браконьера! Испытываю облегчение, понимая, что естественный порядок вещей не нарушен, что был обман зрения. Что, может быть, несколько сучьев осины и заброшенная на них половодьем трава, рассматриваемые издалека, и ракурс наблюдения создали удивительный фантом, столь озадачивший меня. Но осторожность, это известно не только мне и вам, если она не чрезмерная, в лесу и на реке лишней не бывает.

Юрий Миронов, г. Гатчина