Поющие озера Вяйнолы
Вадим Назаров, Ивановская обл.
Начало зимы в краю Вяйнолы (так называют карелы Калевальский район Карелии) редко когда выпадает тихим да благостным. Ветра долго спорят над этим озёрным краем, сердито мешая серую воду со снежной крупой и сгибая почти до вересковых порослей узкокронные ели и сосны. А день в эту пору и весь-то с воробьиный скок: к одиннадцати дня только-только рассветает, а в три пополудни уже сумерки наползают из тайги. Словом, для рыбалки самая неподходящая пора.
В один из таких мрачных деньков ветры вдруг перестают дуть, небо очищается, и к полуночи по нему начинают беззвучно бродить фосфорно-зеленые “сполохи”. А утром озера и реки уже тихонько позванивают тонкой корочкой льда, оповещая всех, что пришла пора поющих озер. Так образно называют здесь начало молодой зимы.
И вроде бы ничего особого не произошло. И дня недобавилось, и солнышко не проглянуло, а на душе сразу легче стало, словно впереди не долгая приполярная зима, а сама молодая весна сюда заглянула. В один из таких деньков редактор газеты, в которой я в ту пору работал, пригласил меня на рыбалку.
– Поедем к Кепе на озера? Тут рядышком. Озёра, можно сказать, в шаговой доступности. На каком ледок хорошо схватился – поблесним щучку. Она сейчас только так на хорошую блесну хватать будет. Я у знакомого пару его “блесников” возьму. Его блесны всегда ловят. А мы с тобой хоть душой отдохнем от редакционной суеты, посидим у “ройху-тулетта”, чайку попьем. Да и озера послушаем. Они сейчас “разговорчивые”, каждое на свой лад поет…
С редактором – карельским писателем Павлом Романовичем Леонтьевым, у нас в ту пору завязалась хорошая дружба и взаимопонимание. И, когда я приезжал в Калевалу из своего промышленного куста в Боровом, мы непременно уезжали на озера, и у большого рыбацкого костра – ройху-тулетта где-нибудь у кямппя (рыбацкой избушки) просиживали до полуночи, обсуждая темы задуманных рассказов. Во многом мы были единомышленниками, и это особенно связывало нас.
Субботний денёк выпал как на заказ. Тихий, с небольшим морозцем и туманом, залившим с утра все низины и чаши озер.
И, ожидая, когда туман рассеется, мы по привычке разложили на озерном берегу ройху-тулетт, возле которого было подомашнему тепло и уютно.
– Знаешь, я думаю, что в нас ещё живет память наших предков, которые поклонялись огню, – усмехнулся Леонтьев, пошевеливая прутом рдеющие угли.
– Северяне и сейчас ещё не представляют себе жизнь без огня. И я тоже не представляю себе северную тайгу без кямппя и ройху-тулетта возле него. Это не заменят никакие блага цивилизации. Без доброго света огня в ночной тьме всё как-то мрачнеет. И сама тайга теряет свою привлекательность. Горожанину, конечно, это трудно понять, цивилизация вытравляет из него многое, вложенное Природой.
– Ну, я ведь тоже ещё не всё позабыл, – говорю. – И лесорубом довелось поработать, и комарьё покормить в тайге.
– Вот потому-то я и пригласил тебя на промышленный отдел, – усмехнулся он,– и понимаем мы с тобой друг друга с полуслова.
И тут в разговор наш вмешалось озеро. Где-то совсем рядом послышался шумный вздох, стеклянный хруст, и звенящий треск пробежал по льду. Я невольно вздрогнул от неожиданности, а Леонтьев рассмеялся.
– Ну, что я говорил? Рефлекс горожанина – испуг, а таёжник сразу сообразит, что это такое.
– Да нет же, не испуг это, а реакция на неожиданность. Тишина, и вдруг загремело… Я тоже понял, что к чему. Это береговой припой над пустотой рухнул. Просто всё так неожиданно… – А это, брат, озеро с нами разговаривает. О том сказало, что ночью уровень воды малость понизился.
Я в глаза его смотрю – не шутит!
– Всё бы тебе с озерами разговаривать! – говорю. – А он смеётся, – Это меня в лесоустроительной экспедиции дед Пекка учил когда-то. И язык молодого льда понимать он научил. Вот пойдем по озеру – зазвенит, затрещит по-стеклянному – иди, не бойся – лёд крепкий, просто напряженность в нем звенит, как струна перетянутая. А вот если покряхтывает, потрескивает – будь внимательным – слабоват ледок, подвести может. Многому он меня учил. Вот и пригождается.
Утренний ветерок прогнал с озера туман, и стало видно на ледяной глади коряжники с надутыми возле них островками снега.
– Если к ним подойдем – щук наловим. Ну, а если нет, на другое озеро уйдём, до него всего-то пяток километров. Ты давай-ка пешню мне. Я лучше сориентируюсь.
Вначале лёд был толст и звонок, как стекло. Даже от легких ударов по нему разбегались змеистые радужные трещинки, но по ним же было видно, что он достаточно толст. Да и гроздья замерзших пузырьков наглядно свидетельствовали об этом. Но потом Павел Романович остановился и плюнул.
– Вот, зараза! Газ-то газом, но, похоже, что тут и родники бьют! Придётся нам с тобой курс менять. Давай назад! Поближе к берегу коряжники поищем. А у дальнихто ещё ненадежно.
Сквозь лед в не заметённых поземкой местах видно было дно. Где-то каменистое, где-то заросшее травами, оно не имело сильного уклона и резкого перепада глубин. И мы блеснили у зарослей водных трав, надеясь найти щучьи засады. Но удача пока не улыбалась нам. Возле блесен кружились стайки окушков-матросиков, мелкой плотвы, и ничего больше.
Полчаса, час, одну за другой рубим мы лунки в звенящем льду, распугивая плотвичек и окушков. Леонтьев взрывается первым.
– А, а, перколе окаянный! Жадничаешь? Ведь есть же у тебя тут щуки! Летом ловили хороших. А сейчас чего? Вот ведь подлость какая!
– Давай, сматывай! Едем на Хайколя! Песни – песнями, но и рыба нужна…– сердито обратился он ко мне, словно я был повинен в бесклёвье, но тут же усмехнулся.
– Ты на меня не сердись, это я Сашку вспомнил. Не повреди он себе руку, был бы с нами. А уж он-то нашел бы её и здесь.
Тут он все щучьи местечки знает. По расстоянию Хайколя рядом. Это два озера, соединенных перешейком, по которому пробегает шоссейка на Боровой. Одно озеро – большое с голым берегом и старым поселком на бугре, другое плотно обросло высоким ельником и сосняком. На большом озере лёд с передувами снега не очень внушающий доверия.
Решаем рыбачить на меньшем, и, как оказалось, не ошиблись. У упавших в озеро деревьев у Павла Романовича первая хватка. Он от неожиданности едва не выпустил из руки блесник и закричал мне:
– Василич, помогай! Здоровая, видать, попалась! В лунку не идёт!
Рыба, действительно, никак не хотела идти в лунку, и мне пришлось срочно рубить рядом ещё две лунки, после чего мы с трудом протащили щуку на лёд. В общемто, она оказалась не так велика – килограмма на три, но два крючка якорька блесны надежно впились ей под челюсть, мешая протаскивать рыбу в лунку.
– Ну, я же говорил, что на хорошем озере и дуракам везёт! – повеселел Павел Романович, упихивая щуку в рюкзак. –
Это мы с тобой сразу-то не сообразили, что у щук нежные нервы. Им, похоже, треск да звон всякий не по душе. Видишь, куда перебрались, где никакой озерной музыки нет. Давай-ка, пока темнеть не стало, здесь её подразним.
И действительно, он не ошибся, На этом участке озера, где лёд встал уже прочно, щука бралась отлично! Три рыбины, немногим поменьше первой, одну за другой вытащил Леонтьев. У меня щуки были поменьше, но не три, а пять!
Вот теперь и у костерка бы можно посидеть, по паре стопочек принять за такой денек, да нельзя за рулем-то. Обойдёмся и без них, – с некоторым сожалением проговорил Павел Романович, укладывая улов.
– Жалко, коротки деньки зимние. Через полчаса уже сполохи над тайгой заиграют. Но музыку озерную мы с тобой послушали. А ведь озёр-то только в нашем районе около тысячи. Ты понимаешь, какой “концерт” звучит в начале каждой зимы над землей Вяйнолы? Только кто обращает на это внимание. Все обычно и привычно. А у нас эту пору так и называют – Пора поющих озер… Думаю, что ты её не забудешь.
Прошли годы, Много видено за это время рек, озер. Много поймано или не поймано в реках и озерах разной рыбы, много костров грело нас на их берегах.
Несколько лет назад после тяжёлой болезни ушёл из жизни мой друг – прекрасный карельский писатель Павел Романович Леонтьев, а та наша рыбалка в пору поющих озер в краю Вяйнолы осталась в памяти навсегда.
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 1(375), 2018 г.
