«Поросеночек» на кукане
На закате дядя Сёма вытащил на подпуск огромного сазана. Рыбина лежала на жирных листьях лопуха и, вытянув трубочкой толстые губы, жадно ловила губительный для неё воздух. Прощальные лучи солнца грустно отсвечивали на её крупной червленой чешуе. Безумно вытаращенный зеленый ободок зрачка косился то на дядюшку, то на меня... Словно молил о пощаде.
Дядя Сёма довольно потирал шершавые ладони и, не скрывая недавнего волнительного поединка, всё приговаривал:
- Смотри, какой поросёночек!.. Хоть сейчас вези его на сельскохозяйственную выставку... Но мы не будем торопиться. Посадим его сначала на цепь.
"Цепью" дядюшка называл крепкий капроновый шнур, служивший ему куканом. Продев через жаберную крышку один конец веревочки, с палочкой-страховкой, Сёма бережно отнёс свой драгоценный трофей к воде и опустил в мутные струи Сырдарьи. Рыба сразу же ожила, ударила хвостом.
Дядюшка привязал другой конец бечевы за ветку тальника и довольно произнёс:
- Пор-рядочек... Теперь до утра никуда не уйдёт!
На рыбалку мы приехали с ночёвкой. И когда в небе засверкали первые звёзды, мы перекусили бутербродами, забрались в палатку от комарья и уснули, чтобы встать рано-рано.
Уже перед рассветом мне приснился сон. Я стою на берегу реки. В руках у меня удочка, а там, на конце, бьётся большая рыбина. Я изо всех сил тяну её на себя, а она никак не идёт. И тут чувствую, что кто-то меня трясёт за плечо. Открываю глаза, а это... дядюшка. Эх, такай сон не дал досмотреть!
Сёма явно чем-то раздосадован. Через открытый полог палатки я вижу, как он трясёт в руке обрывком капроновой бечевы.
- Ушёл наш поросёночек, как есть ушёл, - говорит дрожащим голосом дядюшка, разве только что не плачет.
- Как ушёл?! - остатки сна смело, словно ураганом. Я вскакиваю с пахучего вороха камыша, заменившего нам матрац, и выскакиваю наружу.
- Вот, - виновато вздыхает Сёма, как бы оправдываясь. - Обрезал верёвку, паршивец, и ушёл.
- Как обрезал? - не понимаю я. - У него что, нож?
- Ещё какой! - дядюшка многозначительно поднимает указательный палец к небу. - И как я, старый дурень, не предусмотрел это?!
- Постой, постой, - остановил я словоохотливого Семёна. - Объясни толком, какой нож?
- Да тот, что зовётся плавником, - сказал дядюшка. - Он, пожалуй, поострей ножа будет. Гляди, как чиркнул, словно бритвой.
Обрывок крепкого капронового шнура красноречиво свидетельствовал об этом грустном факте. Вот тебе и "цепь".
Но Сёма был с детства оптимистичной натурой.
- Не вешай носа, племяш, - бодро скомандовал он. - Бери удочку, и айда к реке. Авось ещё подфартит!
Но, увы, в это утро брали одни караси. Мерные, чуть больше ладони. И от этого досада от уплывшего сазана-"Гулливера" становилась всё больше и больше. Это особенно чувствовалось по дядюшке. Он всё время прятал в сторону глаза.
Только к полудню, уже за пахучей карасиной ухой, Сёма впервые за долгие часы улыбнулся.
- Я вот о чём думаю, Колюнька, - сказал он. - А хорошо, что наш сазан ушёл...
- Это почему же "хорошо"? - от неожиданного откровения дядюшки ложка с ухой у меня даже застыла у рта.
- Покумекай сам, - продолжал рассуждать Сёма. - Пройдет несколько годочков, и сколько от такого сазана-красавца может родиться детишек. Сто, двести, тысяча!
- Верно, - нерешительно согласился я. - Правда, долго ждать.
- Что ты, - засмеялся дядюшка. - Какие наши годы? Вся жизнь впереди! Особенно у тебя.
От его громогласного хохота чайка, пролетавшая над нами, выронила из клюва рыбешку, но тут же поймала её на лету и шарахнулась в сторону. "А ведь прав Сёма, - подумал я. - И чего это мы так расстроились?"...
А когда доели уху, я встал с места и первым заспешил к реке.
- Куда? - окликнул дядюшка. - А кто посуду будет мыть?
- Потом помою, - махнул я рукой. - Проверю сначала свою закидушку...
Николай Красильников, г. Москва
