Первый учитель нахлыста

Большинство удивительных рыбацких историй происходили давно, и это придает им некий мифический, сказочный налет и ностальгический привкус, такой приятный.

Эта история тоже была давно, лет тридцать пять тому назад.

Я проводил отпуск в деревеньке Коньшино - это в верховьях Волги в Тверской тогда ещё Калининской области. Война в этих районах выбила деревни напрочь, в них осталось по десятку-полтора, редко - больше, дворов - совершенно слабых, ветхих домишек. Мужчин было мало. Кое-какая жизнь слегка теплилась разве что в центральных усадьбах, где были магазинчики ("сельпо", "сельмаги"), клубы, правления совхозов. Нечасто приезжали дачники, гостили в основном родственники. Теперь в этих местах вовсю идёт строительство капитальных дачных посёлков, во множестве появляются каменные коттеджи, почти замки.

Деревня Коньшино, где жили две моих родственницы, была замечательно расположена.

На трех всхолмиях, вокруг овражка с колодцем стояло по три-четыре домика. Только один имел четыре окна по фасаду, два - по три окна, остальные - по два маленьких окошечка. На всю деревню мужиков было двое: один - безногий инвалид, другой - смешливый дурачок, страдающий пузырчаткой, но склонный к рыбалке, хотя ничего, кроме окуней "на варежку", он в реке не добывал. Оба - крепкие пьяницы. Ловить рыбу было некому. Так что мои бабушки воспринимали меня как в некотором роде кормильца.

Проводя дни на реках, я порядочно приносил рыбы в деревню, а гостил, бывало, больше месяца. Возвращаясь с рыбалки, проходя мимо домов, вешал на штакетники оград по паре щучек и кликал хозяев. Бабушки рыбу очень любили. Они томили её в русских печках, добавляли лучок, заливали яичком. Отлично получалось. Взамен мне перепадали яйца, молоко, сметана, творожок. Грибов и ягод в округе было вдоволь, и разных.

Около деревни Коньшино протекала река Малая Коша, весьма небедная рыбой. Малая Коша впадает в Верхнюю Волгу, тут были крупные щуки, лещи, галавли, жерехи, ельцы и хариус на перекатах.

Верховую рыбу я довил простой поплавочной удочкой вдоль берега или взабродку. Щуки хорошо брали на блёсны, а уж на живца - просто превосходно. Бывало, за три-четыре утренних часа я налавливал штук пятнадцать. Правда-правда.

Перекаты, где играла рыба покрупнее, были мне недоступны - нахлыст тогда мало кто знал. Бывало, жерехи ("шелеспёры" - так их называли местные) перед сливами перекатов вечерами устраивали такой бой, что могло показаться - их там десятки. Инерционным спиннингом достать их было невозможно, безынерционых катушек тогда ещё у нас не было.

Как-то к вечеру, нарыбачившись, я решил спуститься по берегу Волги вниз по течению - покидать спиннинг. За поворотом был сильный перекат, наиболее бурная его часть находилась на середине реки. У торчащего из воды валуна стоял человек с удочкой.

Я присел на травку, решив понаблюдать, как он рыбачит.

Мужик вида затрапезного, в кепке и пиджачке, стоя без сапог в воде почти по пояс, держал в руке недлинное удилище и периодически перебрасывал снасть, видимо, нелёгкую - орудовал двумя руками с заметным усилием. Леска была черная, очень длинная, как пастушеский кнут. Я с завистью смотрел, как он довольно регулярно вынимает крупную темноватую рыбу и складывает её полотняный мешок, висевший, как торба, у него через плечо. "Голавли, наверное, да ельцы", - подумал я. Но почему тёмные? Хотя ельцы вряд ли - слишком сильное, бурлящее течение. Да и для голавлей не лучшее место. Тогда - что, кто?

Я прошёл немного вперёд по берегу, чтобы рыбак меня приметил, и помахал рукой, как бы приветствуя, приглашая посидеть на бережку, побеседовать, обменяться опытом. Тот не реагировал. Более того, пару раз обернувшись на меня, улыбаясь, он начал петь что-то. Я покричал, опять помахал рукой. Никакой реакции. Хитрован, однако, пел и ловил, ловил и пел что-то невнятное, набивая свою бездонную торбу неведомой рыбой. Было видно, что торба уже тяжёлая. "Упыристые" эти местные жители, гордые, отстранено относятся к приезжим, не хотят делиться рыболовными секретами. Наконец он снизошёл, выбрел ко мне на берег. Познакомились.

Мой улов у него вызвал сочувственную снисходительную улыбку. А в торбе у Григория оказались... хариусы! Да какие! Каждый граммов по триста или четыреста, не меньше, да штук пять полукилограммовых голавлей и один большой жерех.

Я рассмотрел его снасть. Удочку, рассказал Григорий, делают из ствола можжевельника: его долго приходится обрабатывать стеклом или очень острым ножиком, чтобы стал тоньше и гибче, надо хорошо высушить, прогреть над углями, тогда смола равномерно пропитает всё дерево, оно станет очень прочным. На вес, однако, можжевеловая удочка была увесистой. "Зато надёжная и служит много лет", - сказал Григорий. Верхнее мотовило - недоотрезанный сучок, нижнее - прорезь в комле, снимать длинную леску очень легко - в несколько движений.

Совершенно сразила сама снасть. Это был конусный плетёный шнур длиной метров в пятнадцать или больше. Основная часть сплетена из лески 0,3, а начальная... из волос конского хвоста, потому и показалась мне чёрной. Работало это сооружение как длинный пастушеский кнут с "волосянкой" на конце. Рыбалка на реке Малая Коша мне очень запомнилась.

Комментарий автора

"Волосянка" - это полутораметровый добавок на конце кнута, он сделан из волос конского хвоста, при умелом обращении "волосянка" издаёт звук подобный выстрелу, а удар "волосянки" по боку коровы заставляет её очень резво бежать туда, куда надо пастуху.

Конструкция снасти позволяла делать очень длинные забросы, но силищу-то какую надо было иметь, чтобы совладать с нею! Сверхспортивая снасть, для тяжеловесов. Крючки привязаны непосредственно к леске, штук пять, крупные, обмотанные цветными шерстяными нитками и шерстью от бобровых шкурок. Такого рода приманка называлась "обшивка".

"А рыба как называется?" - интересовался я. Оказалось - сиг, сигушки, потому что они любят "сигать" из воды дугой. И сам способ ловли - сигование, сиговать. Такой оказалась терминология. А рыбины были настоящие классические хариусы.

На следующий день я срезал берёзовые и рябиновые хлысты, составил из них удочку - жёсткую, гибкую, но прочную. Последовательно конусно навязал лески - от 0,6 до 0,15. Крючок поставил всё же один, опасаясь захлестов, путаницы. Получилась самодельная "глухая" снасть. Это я, разумеется, много позже узнал из литературы о нахлысте.

Утром по сырой росистой траве я быстро наловил пару коробков кузнечиков - их, вялых, неотогревшихся, утром можно собирать как ягоды, а днём замучаешься бегать.

К обеду в моём садке было много отличных ельцов, голавлей, десяток хариусов - "сигов" по-местному. А уж какое спортивное удовольствие я получил от нового для меня способа рыбалки - не описать. В рационе деревенских моих бабушек рыбы заметно прибавилось, а у меня стало больше молока и яичек.

Теперь у меня превосходная нахлыстовая снасть со всеми признаками профессиональной, чудесные искусственные мушки всех видов и размеров. Высокие сапоги, очень легкие и прочные. Специальный жилет, там семнадцать карманов для всего. Имеются шикарные поляризационные очки. В отдельном и специальном кармане на спине - водонепроницаемая накидка невероятной величины и немыслимой компактности вместе с тем. В другом спецкармашке в баллончике - гель, при помощи которого моментально можно развести костер в любых условиях.

Много и других замечательных коробочек, баночек, штучек. Но хариус на Верхней Волге не попадается. Не ловится он теперь и на славной речке Белой.

Правдивость этой истории, как почувствовал читатель, просто необыкновенна. Впрочем, полукилограммовые хариусы на достаточно скромной реке Верхней Волге - да разве такое может быть?

А вот и было. Только давно.

Сергей Матюшин, г. Салават