Осиный мёд
Вадим Назаров, Ивановская обл.
На стене, над моим рабочим столом, висит небольшая картина в простеньком багете, которая называется «Летний день в деревне». Сюжет картины прост и близок сердцу – окраина небольшой деревушки, бревенчатые домики с серым от времени забором, березы перед домиками, а над ними синее-синее небо с бело-кремовыми громадами июньских облаков. И ещё, тропка, сбегающая по луговине к небольшой речушке. Написана картина такими яркими сочными красками, что даже в холодные зимние дни от нее словно бы веет теплом, согревая душу.
Картину подарил мне наш друг, хороший русский художник Николай Дмитриевич. В эту деревушку он приезжает каждое лето. Тридцать лет пишет он здесь свои этюды, из которых зимой будет писать яркие и добрые картины в своей городской квартире. А здесь он отдыхает от городского шума и суеты, дышит ароматами леса и лугов. А росными утрами, проснувшись под петушиную перекличку, спешит к реке удить окуней и плотвичек. Река эта, приток Тезы, течёт среди лесов и полей. Она небольшая, но глубокая и чистая, и тенистые плёсы ее летом густо зарастают желтыми кувшинками и белыми лилиями, которые Николай Дмитриевич называет по-старинному, как на картине любимого им Левитана, – ненюфарами. Речка очень красива, и название у неё доброе – «Люлех». Жалко только, что и она очень пострадала от нашествий браконьеров – сетевиков и тех, кто промышляет электросачками, и теперь рыба в ней в дневное время совершенно не ловится. Она очень боится людей и прячется в зарослях трав, под низко склонившимися над водой деревьями и в гуще съехавших в воду кустов.
С Николаем Дмитриевичем мы старые друзья, и я порой заезжаю к нему на его «Деревенский Олимп» на пару деньков порыбачить, попить чайку, заваренного душистыми листьями лесной чёрной смородины и мяты.
В деревеньке Николая Дмитриевича любят, особенно мальчишки, называющие его «наш Дядя Коля». Они копают ему червяков для рыбалки, набирают вися-щих целыми гроздьями на донных коряжках ручейников, или, как они называ-ют их, «домиков». Среди этих мальчишек выделяется Генка Голубков, которого особенно любит Николай Дмитриевич. А характер у этого Генки такой, что он вечно попадает в какие-нибудь происшествия. Из-за него и я однажды попал в изрядную переделку, после которой дня три щёки у меня были, как подушки, и нос на боку. После того случая на Люлехе появилась даже «Генкина заводинка», в которой по весне ловятся даже симпатичные золотисто-зеленые линьки. Собственно, на Люлехе есть немало местечек, названных рыбаками или просто местными жителями, на первый взгляд, не очень понятно. Например, «Репная яма», или яма Козья, яма Медвежья и прочие, хотя ни коз, ни медведей, ни репы там никогда не бывало. А вот Генкина заводина названа так вполне обоснованно. Я её сам так назвал когда-то, и хотя название это не получило широкого признания, среди местных жителей и знакомых рыбаков название прижилось.
Впрочем, расскажу по порядку. В тот свой приезд к Николаю Дмитриевичу я захватил с собой свою надувную лодку, с которой надеялся поймать рыбку покрупнее, чем привычные окушки-матросики, и такие же малюсенькие плотвички, стайками гуляющие по мелководью. Я разгадал секрет ловли на Люлехе и решил этим воспользоваться. Собственно, никакого особого секрета и не было. Просто рыба, наученная горьким опытом общения с рыболовами, ждет обычно всяческих неприятностей и подвохов с берега. А я, проплывая на своей лодочке по середине реки, подбрасываю насадку как раз к берегу, под нависшие над водой кусты, деревья, травы. И оттуда тихонько подтягиваю её к середине речки. Рыбу такой маневр не пугает и не настораживает, и она без опаски хватает убегающую от берега наживку. При такой ловле даже в небольших речках удается ловить крупную и осторожную рыбу.
Николай Дмитриевич рыбачить с лодки не любит, и я, отойдя береговой троп-кой к Козьей яме, накачал лодку и стал потихоньку сплавляться вниз по тече-нию к деревеньке, выманивая из-под прибрежных кустов приличных подъязков и окуней. День выдался знойным, душным, и я решил передохнуть в тени старого ольховника у небольшого травянистого заливчика.
За высокими темными ольхами тихонько звенели в тени комары, изредка нале-тали зеленоглазые стрекозы, и ветерок сухо шуршал грубыми листьями. Было так хорошо и уютно, что я уже решил вытащить на берег свою лодку и вздремнуть на не, как на матраце, когда кто-то зашуршал в зарослях малины и крапивы, и оттуда выбрались двое деревенских ребятишек. Веснушчатая курносая девчонка лет девяти и пяти-шестилетний мальчишка, довольно сопливый, весь в крапивных волдырях.
– Хе! Это откуда такие козлята? – говорю, – кто же это вас одних в лес да еще к реке отпустил?
– А мы, дяденька, сами пришли. И не одни, а с мальчишками. С Генкой и Коляной! И мы не козлята! Я – Ленка, а вот ево, мово братика, Митькой звать. Мы к тебе, дяденька. У тебя своя надувашка-то, аль дяди Коли?
– Своя, – говорю. – А что? Я с нее рыбу ловлю.
– А ты бы нас покатал, дяденька? А? Мы на такой никогда не плавали. Вона у мальчишек есть камера «белорусовская», так они на ней плавают, а нас не бе-рут!
Ребятишки были такие забавные, что я, наверное, покатал бы их на своей лодке, но тут что-то совсем близко затрещало, тяжело повалилось на землю, и разом завопили мальчишечьи голоса. И мои маленькие гости проворно, словно мыши, юркнули в малинник, а ко мне на берег выскочил мальчишка лет четырнадцати, размахивая руками и однообразно завывая:
– Ой! Ой! Ой!
– Ты чего? – удивился я. – Чего ты скачешь?
– Ой, дяденька, спаси! Ой, зажрут! – Отмахиваясь от кого-то, мальчишка бро-сился ко мне, и я увидел с сердитым гулом вьющуюся над ним стайку золоти-сто-черных ос. Я махнул на них шляпой и тут же понял, что совершил большую ошибку. Стая ос тут же атаковала и меня! Жгучий удар в щеку, другой – в нос! Еще удар в бровь! Было не до шуток. Надо было срочно спасаться самому и спасать мальчишку! Я схватил его за плечо и вместе с ним ухнул в воду. Только мелкие плотвички брызнули в разные стороны. Хорошо, что в заливчике оказалось не глубоко: мне по грудь, а мальчишке по шею.
– Фу! Надо же! Вот так, ни за что, ни про что! Теперь всю рожу на сторону разнесет! Люди увидят – животы надорвут от хохота! Ну, а ты, окаянный, откуда ты их взял? Чего тебе от ос понадобилось? – Спрашиваю мальчишку. – Гнездо-то что ли потревожили?
– Мы не потревожили, мы его унести хотели, – шмыгнул распухшим носом мальчишка. – Здоровущее, как кочан капустный! Мы его в Колянину шапку запихать хотели, а оно не влезло! А как вылетели, да как почли нас жалить! Мы и шапку бросили… А вас они тоже успели! Вона щёку-то как разнесло! – хихикнул он, но тут же осёкся. Это ничего! Коляне вон больше всех досталось!
– Послушай, – говорю, – тебя вроде бы Генкой зовут? Да?
– Верно, Генкой, Голубковы мы. С того края деревни, – махнул он рукой куда-то себе за спину. – А Коляна – мой навстрешник. А еще были с нами Ленка да Митька, эти вовсе мелкота…
– Скажи мне, Генка, по кой чёрт вас к осам-то понесло?
– Да тут, дяденька, такое дело…Это все Коляна начал. Он сказал, что самый вкусный мед должен быть у лесных ос. Ну, мы сперва поспорили, а потом по-шли искать. Ну, и нашли, понятное дело.
– Ну, и как, попробовал осиный мёд-то? – спрашиваю, а сам лицо щупаю – пухнет как на дрожжах!
– Да нет, не удалось… – говорит, – Не успели. Прогнали они нас. Но в другой раз обязательно попробую! Ну, как ему не вкусным быть, если они так больно жалятся?
И я понял, что какие бы доводы я ни приводил, Генка всё равно снова пойдёт добывать осиный мёд!
Немало лет прошло с тех пор. И Генка давно уже стал Геннадием Ивановичем или Петровичем, а встреча эта так и осталась в памяти. И может быть, когда-нибудь при встрече я спрошу, нашёл ли, попробовал ли он осиный мед. Мне не приходилось. А Генка, может быть, и попробовал, ведь он был парнем упрямым и очень любопытным.
Всё так же журчит на перекатах речка с ласковым именем Люлех, и домик Ни-колая Дмитриевича так же стоит на краю деревни, и Николай Дмитриевич, хоть и побелел волосами за эти годы, все так же пишет свои этюды. И его картины радуют посетителей художественных выставок своей яркостью и сочностью красок.
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 1(351), 2017 г.
