Ночевки на Шексне

Александр Грипинич, г. Данков

- Молоко и сено, - сказал Остап... - что может быть лучше! Всегда думаешь: "Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена". А на самом деле никогда больше этого не будет.

И. Ильф, Е. Петров. "Золотой теленок".

Ценность воспоминания уже в том, что оно есть, что не забылось. И если многие, отчетливо въевшиеся в память, фрагменты жизни я могу подвергнуть сравнительному анализу на предмет содержащихся в них радостей, согревающих душу в похожих ситуациях, печалей, заставляющих меланхолично созерцать бренность всего сущего, либо уроков, рекомендующих семь раз подумать, прежде чем... все равно ступить на зыбкую тропу, то некоторые из воспоминаний не несут, кажется, ничего. Но так не бывает! А значит, надо говорить­-выговориться, писать­вы..., ну, короче, и так ясно, что сделать, чтобы раскрыть тайное значение события, так уютно и внятно расположившегося на открытой полочке собственного сознания.

26 лет назад по окончании III курса политеха мне не захотелось в летнюю практику заниматься подметанием институтских "загашников" и я отправился с параллельной группой в "бой" на Череповецкий металлургический комбинат, где целый месяц "нюхал порох" в должности агломератчика под руководством дяди Коли.

 - А рыбалка здесь хорошая? - поинтересовался я во вторую рабочую смену, прогулявшись перед работой к причалу на великом волжском притоке.

 - Быват, - забавно пропустив букву "е" в окончании глагола, отозвался наставник. - После дневных смен и поедем.

И мы поехали. С двумя огромными рюкзаками и 2­местной лодкой в поезде на 30 км выше Череповецкой "поймы", потому что ловить рыбу в окружении нефтяных пятен, наблюдая в разноцветном небе "Север-стальское" сияние, это - "Неэстетично, Лёлик!"

Все мне было внове. Река шириною в километр, общественный транспорт ("Метеоры", "Ракеты", и "Зори"), баржи, кораблики и катерочки фарватера, призрачная тишина перемещения по воде в "надувнушке", чуть нарушаемая "блюньканьем" весел, таинственная глубина, сладким страхом слегка волнующая сердце рыболова - меня, не умеющего плавать.

До определенной точки, ведомой мастеру, мы гребли километра три и расположились лагерем уже на закате. Я со своей ("дебильной", как впоследствии оказалось) проводочной снастью рвался на простор, но дядя Коля доходчиво объяснил: "Сначала устраиват лагерь, затем костер разводят, а уж потом... спать! На зорьке к ямам поедем"!. Буковка "ю", исчезнув вслед за "е" из глагола, недвусмысленно предупредила о необходимости порядка и дисциплины, а то, чего доброго, меня также может постигнуть участь лишних гласных в этом суровом краю, и я бросился за дровами.

Когда приуныл дым костерка, появились комары. Это были не полчища "гастролеров-­вампиров" - налетели, наелись, улетели - это были "конкретные" хозяева местности. За четыре выезда на Шексну мы провели пять ночевок, и только в последнюю - похолодало, и я смог отдохнуть. Одеколон "Гвоздика", а какие еще репелленты были в 1988 году! - отодвинул немногочисленное из-­за погоды "писклявое племя" за пределы слышимости, и я уснул. А дядя Коля спал всегда: - Я свой, - посмеивался он - меня не трогат! - что не мешало ему просыпаться искусанным не меньше меня, несмотря на правильный череповецкий диалект.

Да прав абориген: езжу сейчас с женой и сыном - отбиваются от мошек со страшной силой, мне же хоть бы хны - иммунитет, друзья!

Еле дождавшись рассвета, я разбудил напарника, и он, распорядившись о правильном расположении такелажа на судне, взял курс на "рыбные ямы". Заякорившись "носом" к фарватеру и рассказав мне о правильности поведения на воде в случае переворота лодки от хорошей судоходной волны - успеть схватиться руками за веревку, укрепленную по верху борта - дядя Коля достал снасти.

Это были глубинные донки: четыре полуметровых отрезка березовых прутков толщиной с указательный палец, оснащенных на комле катушками, а на верхушке пружинками, через которые "протекала" основная леска диаметром 0,5 мм. Еще присутствовали скользящие 100­граммовые грузила прямоугольной формы, чтобы не несло течением, по два поводка 0,3 мм на каждое "удилище", на крючках по пучку навозных червей, добытых на городском ипподроме. Великая святая простота!

Глубина в месте ловли была около восьми метров, и дядя Коля лениво усмехался, наблюдая за моими попытками половить впроводку 4­-метровым удилищем с глухим поплавком, после того как мы отправили на дно по одному из бортов оснащенные крючки донок, присовокупив посередине "кормушку" - обычную "авоську" с грузом и двумя буханками - был грех, кормили хлебом!

 - Брать прекратит - станем ближе к берегу, там и потренируешься со своей "пугалкой"! - произнес наставник, упорно и не без оснований полагая плюхание 6­граммового поплавка о воду фактором, мало привлекающим рыбу.

Уже не помню, из какого предмета обихода или техники изымался сей сигнализатор поклевки диаметром 6-8 мм, но жесткость его должна быть достаточной, чтобы мощное течение слегка изгибало кончик пружинки, не пытаясь имитировать поклевку.

По закону подлости первой настойчиво и резко качнулась два раза пружинка на моей "палке", и я после подсечки принялся "бороться" с рыбой, не ведая всех нюансов подобной ловли, а дядя Коля меня ни о чем не предупредил. Поэтому борьбы не было: я спокойно тянул вверх леску - не через пружинку! - безо всякого сопротивления, и укладывал ее кольцами на дно лодки. В какой-­то миг мне почудились два незначительных толчка: - Об дно зацепило грузило, - пришла в голову самая нелепейшая из всех мыслей в моей короткой жизни - грузило к тому моменту поднялось ото дна метров эдак на пять.

 - Что там? - полюбопытствовал напарник.

 - Похоже, пуст, - не успел я выговорить, как услышал резкий шлепок по воде у борта, и фонтан брызг окатил меня, незадачливого неумеху, заслуженным душем, а неизвестного размера лещ благополучно отправился домой, прихватив в качестве трофея мой крючок. Тут же плавную подсечку сделал мастер, и я принялся наблюдать за правильным вываживанием рыбы. Дядя Коля до самой поверхности воды спокойно выбирал снасть, а у борта принялся совершать правой рукой движения, весьма похожие на чрезвычайно медленное полоскание белья, да и в воде мелькало что-­то, похожее на наволочку. Наконец в какой-­то момент "наволочка" высунула губы наружу, напарник прихватил рукой голову рыбы и стал поднимать ее в лодку, причем мне запомнилось, как 2-­килограммовый лещ все не кончался.

 - До поверхности идет спокойно, а там аккуратно надо изловчиться его губки на воздух первыми вытащить, а то так встрепхнется, что либо губу оставит, либо крючок заберет. Ну, да ты видел! - объяснил дядя Коля, смело избавившись от "ы" уже и в корне слова!

Я ничего хорошего не поймал в первый выезд, замандражировал, стал делать несвоевременные пустые либо слишком резкие "донские" подсечки, приводящие к обрыву губ и крючков, а дядя Коля вытащил еще парочку таких же лещей. В 10 утра мы выдвинулись (точнее - "задвинулись"!) на 2­метровую глубину, где напарник оснастил срубленный заранее длинный прут под удочку и стал невозмутимо потягивать подлещиков и плотвиц прямо в метре от лодки, опять же "прикормив" сеткой, ее приходилось периодически встряхивать для усиления клева. А мне попались лишь окунек и плотвица на "телескоп". И была настоящая "двойная" уха, где в первый отвар ушли 200-300­граммовые экземпляры, где было всего четыре компонента - вода, соль, рыба и свежий воздух с дымком костра - где ложка к утру стояла в котелке и без кусочков леща в загустевшем остывшем бульоне.

Добравшись до "общаги", я передал изрядно подсоленных без потрохов, но в чешуе лещей (хранимым на рыбалке в глубокой земляной ямке) ребятам и соседским девчонкам для чистки, вымачивания и поджаривания, а сам повалился в кровать, где меня минут десять покачивала шекснинская волна до сладкого забытья. И после пробуждения еще качало минут пять!

И были еще рыбалки с ночевкой, ничем не отличающиеся в тактике, но приносящие разные результаты. Два леща по 3,5-4 кг, пойманные дядей Колей при 10 сходах, когда леска не вытаскивалась легко с глубины до поверхности, а ходила ходуном все 8-10 метров толщи воды, забиралась под лодку, рвалась из рук в фарватер, режа дрожащие пальцы, не успевающие сдать накопившиеся в первые после поклевки секунды запасы лески, и выстреливала, неожиданно оборвавшись, прямоугольной свинчаткой в резиновый борт. Одного монстра мы увидели у поверхности до "съедения" крючка, и дядя Коля, равнодушно попыхивая "Беломориной", промолвил: - Килограммов 9 было. Куда его - нас из лодки выкинет! - ан, испугался и мастер, ни одной буквы не пропустил!

Плохо запомнили мы эту яму, попав в другой раз на "свал" в нее. Четыре одновременные поклевки, четыре подлещика граммов по 300-400, полчаса распутывания лесок в лодке, опускание свежих наживок на дно, 20 секунд: четыре одновременные поклевки... - далее вы знаете. Мы выдержали три "раунда", снялись с якоря и отправились к берегу развлекаться с поплавками.

И казалось мне, 21­летнему парню, что порыбачу я по всем рекам России, покормлю комаров во всех регионах огромной страны, поем ухи изо всех видов рыб, присутствующих в энциклопедии и отсутствующих в Красной книге! Увы, нет. Освоил я за следующие четверть века лишь небольшой участок верхнего Дона и одного из его притоков да теперь благодаря супруге колешу еще и по прудам в радиусе 50-70 км от Данкова. И не жалею! Не хочу на Ахтубу за бешеным клевом, нечего мне делать в Сибири, в местах непуганых щук, способных откусывать руки, неосторожно опущенные в воду, не интересен нерестовый ход красной рыбы на Кольском, на Сахалине, ни даже на Аляске и в Канаде. Потому что дядя Коля научил меня любить свою Родину - место своего рождения, мельчайшую точку на карте.

У дяди Коли было два велосипеда, и все свободное от работы время мы катались по окрестностям Череповца. За черникой к берегу Рыбинки, где наставник показал окуневый заливчик - не порыбачили, времени не хватило. На речку Черная, где напарник научил меня прислушиваться к звукам зарождающегося заката, аккуратно закинув в "прогальчик" у самого берега легчайший поплавок, вместо того чтобы хлестать середину реки ужасной "болонкой". Подкармливали меня мастер с женою (а время было талонно-голодное) северными яствами - запомнились холодный борщ и черника в молоке - своих детей у них не было...

И понял я со временем, что не стоит искать себя в мире, а надо найти мир в себе. И нет рыбы в Дону, как горюют 99% местных, мнящих себя рыболовами. И спрашивают меня сограждане: - Когда рыба клюет и где? - И отвечаю: - Когда я прихожу ловить и там, куда прихожу.

И это все - радости, печали и уроки воспоминания о Шексне. Никогда больше не пользовался такой донкой, но почудится звон комариный мелодичный, прислышится плеск волны шекснинской, причуется запах чая смородинового, привидятся два уверенных рывка пружинки - и осознаю родные водные пространства частью души своей: не оторвать, не обменять - здесь жить, удить и умереть, дай Бог, тоже здесь. Быват...