На серебряной Рутке
Александр Токарев
Рутка является левым притоком Волги. Начало берет неподалеку от деревни Малая Рудка на севере Нижегородской области и течет на юг, к Волге. Общая длина реки 153 км. Местами – почти ручей, но в целом ширина реки составляет 20–30 м, в зоне затопления Чебоксарской ГЭС встречаются уже более широкие участки. Впадает в Волгу почти напротив Козьмодемьянска. Раньше в пойме реки были роскошные заливные луга. Сейчас они находятся под водой.
В верхнем течении берега Рутки безлесные и малонаселенные, в среднем течении, уже на территории Марийской республики, река окружена довольно густыми нетронутыми лесами, где мало или почти нет селений. Название – Рутка, по некоторым источникам связывают с обилием с древних времен по берегам Рутки болотной руды, а также с цветом воды, поскольку в старорусском языке слово «руда» использовалось в значении «кровь». А по Далю «рутка» – рыбья чешуйка. Словно поблескивает среди густолесья миловидная речушка, серебрится, как чешуя сороги-плотвы. Тем более что не очень богатая оседлой местной рыбой Рутка весной кишит плотно идущими на нерест лещами, язями, голавлями и, конечно же, крупной волжской сорогой. Привлекает речка и любителей сплава на байдарках. Видимо, из-за своей безлюдности.
Речушку Рутку летом можно перейти вброд. В солнечный день сквозь чистую воду светло глядят песчаные перекаты и отмели. Лишь в редких местах чернеет яма под обрывистым берегом. По берегам шумит остролистый ивняк. Рыбы здесь в это время – как в обычной лесной речушке-невеличке, хотя и до Волги недалеко. Но если идти по берегу или сплавляться по реке, то в каждой яме-омуте обязательно вскипит бурун, закрутится водоворот от мощного хвоста, а то и послышится хлесткий удар. Есть еще здесь крупная рыба, но меньше, конечно, чем в апреле-мае.
Весной Рутку не узнать. Это полноводная река, тяжело и стремительно несущая свои воды сквозь те же ивняки и низинное мелколесье. Она заливает дороги, старицы, овражистое прибрежье, крутясь в водоворотах и подмывая берега. Спускаясь как-то на резиновой лодке по быстрой весенней Рутке, мы даже не знали, что под нами проносятся пики острых топляков и коряжин. Это нам довелось узнать сухим летом, когда мы совершали сплав по речке до самого устья у Жареного бугра. Рутка совсем обмелела и сплошь была в частоколах коряжника и мореного топляка. Попади на острый сук такого железного дубка – прошьет насквозь от борта до борта…
Сегодня мы с Володей, как всегда, приехали на весенний ход сороги-плотвы, поднимающейся в верховья к прогретым солнцем нерестилищам. Не каждый год удается точно попасть на эти три-четыре дня хода. Чаще всего, в обычную весну, это случается в конце апреля-начале мая. Но бывает, что рыба проходит и в середине апреля, лишь надежно установится настоящее тепло по ранней весне. Сегодня – тридцатое, и хочется верить, что не опоздали.
– Ну что, пошли? – отирает пот товарищ.
– А чего тянуть?
И мы, сгибаясь под рюкзаками, входим в сосняк, который шумит на ветру вдоль шоссе. Минуем сумрачный лес, где уже кружат первые комары, и словно открывается другой мир, широко и вольно. Все залито солнцем, тенькают птицы. Перед нами – равнина с мелколесьем, по которой тянется сырая еще дорога вдоль реки. По всей видимости, эти открытые места – бывшие горельники, еще не заросшие лесом. Путь наш лежит к Бусному яру. По крайней мере, так называл его Виктор-Плут, живущий в этих местах довольно давно. В городе таких называют бомжами. Здесь же он был –вольный человек, отринувший скучный, подлый и циничный мир торгашей и политиков. Пришел он то ли с Подмосковья, то ли еще откуда, но осел здесь, прижился в землянках и деревнях зоны затопления Чебоксарской ГЭС со своей верной дворняжкой Бобиком. Встретив недавно, еще по льду, местного рыболова, узнал, что приезжали, мол, за Виктором родные с «большой земли» и забрали, было, его домой, но Виктор поставил одно условие: или с Бобиком еду, или остаюсь… Говорят, взяли обоих.
По карте от моста до устья Рутки по прямой семь километров получается. Бусный яр где-то недалеко от устья. Но, судя по усталости, обычной после этого пути, расстояние до места больше, поскольку река петляет, выбирая себе русло, а с ней петляет и дорога. Ловить можно было бы и у моста, не уходя далеко, так как в ход рыба есть везде, но у шоссе людно, да и почему-то всегда кажется, что там, в лукоморье заповедном, и рыба крупнее-красивее… Так уж мы устроены, чудаки-рыболовы.
Идем вначале ходко, но чуть дорога начала спускаться в низину, как впереди открывается разлив со струящимся через дорогу потоком. Мы это предвидели, не в первый раз в этих местах. Я достал из рюкзака непромокаемые штаны-сапоги Л-1 от химзащиты, а Володя поднимает болотники. Но ему приходится хуже. Вода местами доходит до пояса, и товарищ уже сырой.
– Лучше бы лодку взял! – пыхтит и чертыхается товарищ, дымя отчаянно сигаретиной.
– А чего не взял?
– Думал, посуху пройдем.
– Вот тебе и думал…
Эти калужины-низины, залитые водой, встречаются все чаще, и мы устаем брести по воде. Красоты природы куда-то уходят, не слышен уже звон птичьей разноголосицы. Остается стук в ушах, пот, заливающий лицо, и мысль: когда же это все кончится? Лямки рюкзака врезаются в плечи. Это все уже было, но каждый раз клянешь себя: не надоело еще бурлачить по чапыжникам и болотинам? Не мальчик ведь уже, можно было культурно подъехать куда-нибудь на машине, порыбачить, отдохнуть, как все, принять немного с устатку, попеть «Стеньку Разина» на испуганную Луну…
Но дорога заводит нас в лес, уже без воды. Только чавкает под ногами черная грязь. А вскоре и чистый берег открылся с редким низкорослым сосняком. Пришли… На той стороне глядит весело песчано-глинистый обрыв. Это и есть Бусный яр. На нашей низкой стороне, на песчаной косе, сидят сонные рыбачки. Свято место пусто не бывает… И здесь люди, видимо, такие же чудаки вроде нас. Не сиделось им у моста.
– Ну, как успехи? – интересуемся.
– Как?.. Неделю уже сидим здесь впустую, чтоб ее… Так и нет подъема. Сегодня уедем, надоело! – ожесточенно машет рукой рыболов, поднимая на нас тяжелые веки, красные от дыма и недосыпа, а может, еще от чего…
Садимся на молодую траву в полном унынии. Это столько-то отмахать да по такой дороге, большей частью залитой водой… Ради чего? Чтобы обратно уехать?
– Чего делать-то будем? – вяло спрашивает Володя, словно мне известно больше.
– А кто его знает, – механически отвечаю, а внутри тяжесть и обида, но только на кого?
Но делать нечего. Хоть снасти намочить надо, а то совсем уже не по-рыбацки будет. Да и не всегда нужно верить на слово. Пока сам не проверишь, не успокоишься.
Мест на косе не было, и нам пришлось вырубать ивняк чуть ниже вереницы рыболовов. Получились довольно уютные сидки-гнезда среди густого кустарника. Располагаемся основательно, решив все же остаться на ночь. Отыскали пару бревен-плавунов под сиденья, расчехлили «телескопы». У меня шестиметровые удилища, Володя же привык ловить четырехметровыми коротышками, мол, легче на руке. Снасти у нас простые: катушка, основная леска – 0,2 мм, на ней – маленькая фидерная кормушка-клетка и поводок – 0,18 мм. На кончике удилища – колокольчик. Можно было бы обойтись и без него, но приходится то чай вскипятить, то дров набрать, а случается и задремлешь в бесклевье… Звонок бывает кстати. На некоторых донках основная леска заканчивается скользящим грузилом – расплющенной пулей, а там уже тянется поводок с одним остро заточенным крючком № 5 старой нумерации. Эти снасти мы обычно забрасываем ниже донок с кормушками, чтобы и они в струе прикормки держались. Насадка тоже без изысков – обычный навозный червь. Иногда ловим и на манку. Она у нас тоже припасена в виде болтушки или сваренная вкрутую. Есть и пареный горох, так, на всякий случай. Фидеры с кормушками тоже есть в запасе, но здесь, на малой речке, они не всегда нужны.
Забросили снасти, установили удилища в рогульки ивняковые и замерли рядом, глядя в стремительную воду, где должна, должна быть какая-то жизнь!.. Но колокольчики лишь подрагивали от течения. Иногда кончик удилища вдруг начинало уводить в сторону, и тогда рука невольно тянулась к комлю, но это лишь усиливало течение. Наконец – тинь-тинь! Птица «чивикнула»? Нет, поклевка! Дождались! Торжествуя, подсекаю и… вытаскиваю окунишку, годного лишь на скромный ланч для моего кота Карла Грифона Первого, а попросту – Карлуши…
– Обрыбился? Не давай слабины, уйдет, – мрачно шутит Володя.
– Лиха беда начало, – бросаю окунишку обратно в воду.
– А уху варить из чего? – язвит товарищ.
– Лягушек наловишь…
Сидим, как сычи, злые и голодные. Наконец не выдерживаем и разводим небольшой костерок. Кипятим чай в солдатском котелке, режем сало, колбасу, открываем тушенку. Появляется и «беленькая» за приезд. Не грех в меру… Пообедали – и словно солнышко ярче загорелось, теплее стало. Включили приемник, заговорили. Если уж не клюет, так хоть вспомнить, как бывало…
Ближе к вечеру коса опустела. Рыболовы уехали – все, как один. Весь плес теперь наш, не стоило и делянки прореживать. Но оттого, что мы остались одни, толку, вроде, теперь и никакого.
Солнце было уже над лесом, как вдруг вершинка одной из удочек резко вздрогнула, и колокольчик, опомнившись, выдал отчаянную трель. Есть!.. Подсекаю и вывожу на поверхность сорогу. Ну, не сорогу, а сорожку граммов на сто пятьдесят. От долгожданной удачи тороплюсь, и рыбка падает в кусты ивняка. Володя морщится в язвительной улыбке и хочет сказать что-то остроумно-въедливое, но клюет уже у него, и, так же, как я, он теряет сорожку где-то в зарослях. Говорить и язвить некогда. Мы лихорадочно отыскиваем жалкую свою добычу и забрасываем снасти. Поклевки не заставили себя долго ждать. Клевала мерная – некрупная, но уже вполне достойная рыба. Это все же не впустую таращиться на колокольчики!
Когда солнце закатилось за лесок, мы подняли садки и убедились, что вечер все же прошел не зря. Килограмма четыре сорожки на двоих было.
– Слушай! – осеняет вдруг Володю. – А мужики-то уехали, когда только-только рыба пошла!
– Что-то вроде этого, – соглашаюсь я, чувствуя одновременно и радость, что мы-то попали на этот ход, и жалость к уехавшим рыболовам, всю неделю впустую прождавшим рыбу. Но тут приходит другая мысль.
– Ты погоди радоваться. Может, не пошла она еще. Сорога-то мелкая. Так, первые гонцы. Завтра опять остановится, и жди еще неделю.
– Сплюнь! – пугается Володя.
Ночью – костер, долгие разговоры, бездонное в звездах небо, бледная темноглазая Луна, поджавшая губы и замершая над кронами сосен. Спали плохо. Все думалось: как завтра? Задремали к утру, но спать некогда. Едва забрезжило, идем к снастям.
На реке – туман. Он ползет по черной стремительной воде и уходит в сонные горельники. На хрустящем под ногами песке – иней. Птицы еще спят, лишь слышно, как журчит ледяная вода, закручиваясь в водовороты. Пронзительно пахнет снеговой свежестью, талой водой и горечью жухлых трав.
Удочки мы, уходя ночевать, оставили настороженными, чего обычно не делаем: мало ли, вдруг топляк нанесет? Топляк не топляк, но травы, видимо, накрутило. И у меня, и у Володи удилища согнулись под течением и толчками колеблются над водой. Осторожно, чтобы не сломать вершинку, пытаюсь достать снасть, но она подается с трудом, а затем вдруг леска забилась по-живому… Э-э, да на крючке рыбина! И не чета вчерашним сорожкам! Эта будет граммов за триста. У Володи – тоже всплески, междометия с запятыми и в довесок – неплохая рыбина. Пошло…
Раз за разом вершинки «телескопов» встряхивались от резких ударов, брякал колокольчик. Иногда удилище шло в сторону от длинной потяжки, а затем, словно опомнившись, сдавало обратно и начинало подрагивать под настойчивыми толчками. Это брала крупная сорога. Она выходила в изумлении на поверхность, ложилась сонно на струю, мерцая боком цвета старого серебра, и вдруг взрывалась брызгами и отчаянными прыжками. Литое ее тело дробило речные струи на множество сверкающих осколков-брызг. Удилище стонало и гнулось. Но рыба уже в подсачеке, запеленутая, но сильная, в руке не удержать. Эта граммов за шестьсот потянет, если не больше. Она беззвучно открывает толстогубый рот и ворочает в недоумении золотым с краснинкой глазом.
В ожидании солнца восток налился мягким светом. Река замерла. И вот алый краешек несмело выглянул из-за тальника, высветил верхушку сосны, от чего она сразу стала цветной и теплой. В кустах ударил, защелкал сильно и сочно восторженный соловей, и, словно по его команде, грянул птичий хор. Туман побледнел и растаял в утренней дымке.
Клев продолжался, но у Володи шла теперь сорожка не тяжелее двухсот граммов, как он ни старался, перезабрасывая снасти в разные места. Подсовывал он крючки и поближе к моим, но результат был тот же. А у меня среди череды ровной сорожки нет-нет, да и возьмет рыбина за полкило. Наконец Володя не выдержал.
– Шаманишь, что ли? – хмуро поинтересовался.
– Мухомора накурюсь, еще и камлать начну… Может, отошла она от берега, а у тебя «телескоп» короче метра на полтора. Подумай… Фидер забрось, зря, что ли, возишь с собой?
Володя хлопает себя по лбу и минут пять сидит молча, чего-то соображая. Потом он уходит в лесок, и там слышны удары топора. Смотрю, волочит за собой два еловых хлыста. А-а, понятно, «надставыши» готовит походные.
Обстругал товарищ жердины, отвинтил в комлях заглушки и вставил туда еловые палки. Получилось… Теперь его удилища ничуть не короче моих. Пошла и у Володи рыбалка. Полутора метров хватило ему, чтобы нащупать наконец «тропу» крупной сороги. И хорошо. Не будет теперь зависти, неизбежной в подобных случаях. Теперь то он, то я время от времени выводим по крупной рыбине, вроде бы и не в первый раз, а все равно – в нервном ознобе и восхищении перед этим слитком живого серебра.
Обратно мы шли через день, сгибаясь под тяжестью сырых рюкзаков. Но под ногами было сухо. Мне ни разу не пришлось одевать свой Л-1, а Володе поднимать болотники. Очевидно, за эти дни вода стремительно ушла. Ясно и то, что именно на этом спаде и был ход рыбы, и она уже поднялась выше по течению. Сколько бы рыболовов мы ни встречали на обратном пути, все они отвечали одинаково и уныло: «Поклевки за утро не видел…».
Рутка является левым притоком Волги. Начало берет неподалеку от деревни Малая Рудка на севере Нижегородской области и течет на юг, к Волге. Общая длина реки 153 км. Местами – почти ручей, но в целом ширина реки составляет 20–30 м, в зоне затопления Чебоксарской ГЭС встречаются уже более широкие участки. Впадает в Волгу почти напротив Козьмодемьянска. Раньше в пойме реки были роскошные заливные луга. Сейчас они находятся под водой. В верхнем течении берега Рутки безлесные и малонаселенные, в среднем течении, уже на территории Марийской республики, река окружена довольно густыми нетронутыми лесами, где мало или почти нет селений. Название – Рутка, по некоторым источникам связывают с обилием с древних времен по берегам Рутки болотной руды, а также с цветом воды, поскольку в старорусском языке слово «руда» использовалось в значении «кровь». А по Далю «рутка» – рыбья чешуйка. Словно поблескивает среди густолесья миловидная речушка, серебрится, как чешуя сороги-плотвы. Тем более что не очень богатая оседлой местной рыбой Рутка весной кишит плотно идущими на нерест лещами, язями, голавлями и, конечно же, крупной волжской сорогой. Привлекает речка и любителей сплава на байдарках. Видимо, из-за своей безлюдности.
Речушку Рутку летом можно перейти вброд. В солнечный день сквозь чистую воду светло глядят песчаные перекаты и отмели. Лишь в редких местах чернеет яма под обрывистым берегом. По берегам шумит остролистый ивняк. Рыбы здесь в это время – как в обычной лесной речушке-невеличке, хотя и до Волги недалеко. Но если идти по берегу или сплавляться по реке, то в каждой яме-омуте обязательно вскипит бурун, закрутится водоворот от мощного хвоста, а то и послышится хлесткий удар. Есть еще здесь крупная рыба, но меньше, конечно, чем в апреле-мае.
Весной Рутку не узнать. Это полноводная река, тяжело и стремительно несущая свои воды сквозь те же ивняки и низинное мелколесье. Она заливает дороги, старицы, овражистое прибрежье, крутясь в водоворотах и подмывая берега. Спускаясь как-то на резиновой лодке по быстрой весенней Рутке, мы даже не знали, что под нами проносятся пики острых топляков и коряжин. Это нам довелось узнать сухим летом, когда мы совершали сплав по речке до самого устья у Жареного бугра. Рутка совсем обмелела и сплошь была в частоколах коряжника и мореного топляка. Попади на острый сук такого железного дубка – прошьет насквозь от борта до борта…
Сегодня мы с Володей, как всегда, приехали на весенний ход сороги-плотвы, поднимающейся в верховья к прогретым солнцем нерестилищам. Не каждый год удается точно попасть на эти три-четыре дня хода. Чаще всего, в обычную весну, это случается в конце апреля-начале мая. Но бывает, что рыба проходит и в середине апреля, лишь надежно установится настоящее тепло по ранней весне. Сегодня – тридцатое, и хочется верить, что не опоздали.
– Ну что, пошли? – отирает пот товарищ.
– А чего тянуть?
По карте от моста до устья Рутки по прямой семь километров получается. Бусный яр где-то недалеко от устья. Но, судя по усталости, обычной после этого пути, расстояние до места больше, поскольку река петляет, выбирая себе русло, а с ней петляет и дорога. Ловить можно было бы и у моста, не уходя далеко, так как в ход рыба есть везде, но у шоссе людно, да и почему-то всегда кажется, что там, в лукоморье заповедном, и рыба крупнее-красивее… Так уж мы устроены, чудаки-рыболовы.
Идем вначале ходко, но чуть дорога начала спускаться в низину, как впереди открывается разлив со струящимся через дорогу потоком. Мы это предвидели, не в первый раз в этих местах. Я достал из рюкзака непромокаемые штаны-сапоги Л-1 от химзащиты, а Володя поднимает болотники. Но ему приходится хуже. Вода местами доходит до пояса, и товарищ уже сырой.
– Лучше бы лодку взял! – пыхтит и чертыхается товарищ, дымя отчаянно сигаретиной.
– А чего не взял?
– Думал, посуху пройдем.
– Вот тебе и думал…
Эти калужины-низины, залитые водой, встречаются все чаще, и мы устаем брести по воде. Красоты природы куда-то уходят, не слышен уже звон птичьей разноголосицы. Остается стук в ушах, пот, заливающий лицо, и мысль: когда же это все кончится? Лямки рюкзака врезаются в плечи. Это все уже было, но каждый раз клянешь себя: не надоело еще бурлачить по чапыжникам и болотинам? Не мальчик ведь уже, можно было культурно подъехать куда-нибудь на машине, порыбачить, отдохнуть, как все, принять немного с устатку, попеть «Стеньку Разина» на испуганную Луну…
Но дорога заводит нас в лес, уже без воды. Только чавкает под ногами черная грязь. А вскоре и чистый берег открылся с редким низкорослым сосняком. Пришли… На той стороне глядит весело песчано-глинистый обрыв. Это и есть Бусный яр. На нашей низкой стороне, на песчаной косе, сидят сонные рыбачки. Свято место пусто не бывает… И здесь люди, видимо, такие же чудаки вроде нас. Не сиделось им у моста.
– Ну, как успехи? – интересуемся. – Как?.. Неделю уже сидим здесь впустую, чтоб ее… Так и нет подъема. Сегодня уедем, надоело! – ожесточенно машет рукой рыболов, поднимая на нас тяжелые веки, красные от дыма и недосыпа, а может, еще от чего…
Садимся на молодую траву в полном унынии. Это столько-то отмахать да по такой дороге, большей частью залитой водой… Ради чего? Чтобы обратно уехать?
– Чего делать-то будем? – вяло спрашивает Володя, словно мне известно больше.
– А кто его знает, – механически отвечаю, а внутри тяжесть и обида, но только на кого?
Но делать нечего. Хоть снасти намочить надо, а то совсем уже не по-рыбацки будет. Да и не всегда нужно верить на слово. Пока сам не проверишь, не успокоишься.
Мест на косе не было, и нам пришлось вырубать ивняк чуть ниже вереницы рыболовов. Получились довольно уютные сидки-гнезда среди густого кустарника. Располагаемся основательно, решив все же остаться на ночь. Отыскали пару бревен-плавунов под сиденья, расчехлили «телескопы». У меня шестиметровые удилища, Володя же привык ловить четырехметровыми коротышками, мол, легче на руке. Снасти у нас простые: катушка, основная леска – 0,2 мм, на ней – маленькая фидерная кормушка-клетка и поводок – 0,18 мм. На кончике удилища – колокольчик. Можно было бы обойтись и без него, но приходится то чай вскипятить, то дров набрать, а случается и задремлешь в бесклевье… Звонок бывает кстати. На некоторых донках основная леска заканчивается скользящим грузилом – расплющенной пулей, а там уже тянется поводок с одним остро заточенным крючком № 5 старой нумерации. Эти снасти мы обычно забрасываем ниже донок с кормушками, чтобы и они в струе прикормки держались. Насадка тоже без изысков – обычный навозный червь. Иногда ловим и на манку. Она у нас тоже припасена в виде болтушки или сваренная вкрутую. Есть и пареный горох, так, на всякий случай. Фидеры с кормушками тоже есть в запасе, но здесь, на малой речке, они не всегда нужны.
Забросили снасти, установили удилища в рогульки ивняковые и замерли рядом, глядя в стремительную воду, где должна, должна быть какая-то жизнь!.. Но колокольчики лишь подрагивали от течения. Иногда кончик удилища вдруг начинало уводить в сторону, и тогда рука невольно тянулась к комлю, но это лишь усиливало течение. Наконец – тинь-тинь! Птица «чивикнула»? Нет, поклевка! Дождались! Торжествуя, подсекаю и… вытаскиваю окунишку, годного лишь на скромный ланч для моего кота Карла Грифона Первого, а попросту – Карлуши… – Обрыбился? Не давай слабины, уйдет, – мрачно шутит Володя.
– Лиха беда начало, – бросаю окунишку обратно в воду.
– А уху варить из чего? – язвит товарищ.
– Лягушек наловишь…
Сидим, как сычи, злые и голодные. Наконец не выдерживаем и разводим небольшой костерок. Кипятим чай в солдатском котелке, режем сало, колбасу, открываем тушенку. Появляется и «беленькая» за приезд. Не грех в меру… Пообедали – и словно солнышко ярче загорелось, теплее стало. Включили приемник, заговорили. Если уж не клюет, так хоть вспомнить, как бывало…
Ближе к вечеру коса опустела. Рыболовы уехали – все, как один. Весь плес теперь наш, не стоило и делянки прореживать. Но оттого, что мы остались одни, толку, вроде, теперь и никакого.
Солнце было уже над лесом, как вдруг вершинка одной из удочек резко вздрогнула, и колокольчик, опомнившись, выдал отчаянную трель. Есть!.. Подсекаю и вывожу на поверхность сорогу. Ну, не сорогу, а сорожку граммов на сто пятьдесят. От долгожданной удачи тороплюсь, и рыбка падает в кусты ивняка. Володя морщится в язвительной улыбке и хочет сказать что-то остроумно-въедливое, но клюет уже у него, и, так же, как я, он теряет сорожку где-то в зарослях. Говорить и язвить некогда. Мы лихорадочно отыскиваем жалкую свою добычу и забрасываем снасти. Поклевки не заставили себя долго ждать. Клевала мерная – некрупная, но уже вполне достойная рыба. Это все же не впустую таращиться на колокольчики!
Когда солнце закатилось за лесок, мы подняли садки и убедились, что вечер все же прошел не зря. Килограмма четыре сорожки на двоих было.
– Слушай! – осеняет вдруг Володю. – А мужики-то уехали, когда только-только рыба пошла!
– Что-то вроде этого, – соглашаюсь я, чувствуя одновременно и радость, что мы-то попали на этот ход, и жалость к уехавшим рыболовам, всю неделю впустую прождавшим рыбу. Но тут приходит другая мысль.
– Ты погоди радоваться. Может, не пошла она еще. Сорога-то мелкая. Так, первые гонцы. Завтра опять остановится, и жди еще неделю. – Сплюнь! – пугается Володя.
Ночью – костер, долгие разговоры, бездонное в звездах небо, бледная темноглазая Луна, поджавшая губы и замершая над кронами сосен. Спали плохо. Все думалось: как завтра? Задремали к утру, но спать некогда. Едва забрезжило, идем к снастям.
На реке – туман. Он ползет по черной стремительной воде и уходит в сонные горельники. На хрустящем под ногами песке – иней. Птицы еще спят, лишь слышно, как журчит ледяная вода, закручиваясь в водовороты. Пронзительно пахнет снеговой свежестью, талой водой и горечью жухлых трав.
Удочки мы, уходя ночевать, оставили настороженными, чего обычно не делаем: мало ли, вдруг топляк нанесет? Топляк не топляк, но травы, видимо, накрутило. И у меня, и у Володи удилища согнулись под течением и толчками колеблются над водой. Осторожно, чтобы не сломать вершинку, пытаюсь достать снасть, но она подается с трудом, а затем вдруг леска забилась по-живому… Э-э, да на крючке рыбина! И не чета вчерашним сорожкам! Эта будет граммов за триста. У Володи – тоже всплески, междометия с запятыми и в довесок – неплохая рыбина. Пошло…
Раз за разом вершинки «телескопов» встряхивались от резких ударов, брякал колокольчик. Иногда удилище шло в сторону от длинной потяжки, а затем, словно опомнившись, сдавало обратно и начинало подрагивать под настойчивыми толчками. Это брала крупная сорога. Она выходила в изумлении на поверхность, ложилась сонно на струю, мерцая боком цвета старого серебра, и вдруг взрывалась брызгами и отчаянными прыжками. Литое ее тело дробило речные струи на множество сверкающих осколков-брызг. Удилище стонало и гнулось. Но рыба уже в подсачеке, запеленутая, но сильная, в руке не удержать. Эта граммов за шестьсот потянет, если не больше. Она беззвучно открывает толстогубый рот и ворочает в недоумении золотым с краснинкой глазом.
В ожидании солнца восток налился мягким светом. Река замерла. И вот алый краешек несмело выглянул из-за тальника, высветил верхушку сосны, от чего она сразу стала цветной и теплой. В кустах ударил, защелкал сильно и сочно восторженный соловей, и, словно по его команде, грянул птичий хор. Туман побледнел и растаял в утренней дымке. Клев продолжался, но у Володи шла теперь сорожка не тяжелее двухсот граммов, как он ни старался, перезабрасывая снасти в разные места. Подсовывал он крючки и поближе к моим, но результат был тот же. А у меня среди череды ровной сорожки нет-нет, да и возьмет рыбина за полкило. Наконец Володя не выдержал.
– Шаманишь, что ли? – хмуро поинтересовался.
– Мухомора накурюсь, еще и камлать начну… Может, отошла она от берега, а у тебя «телескоп» короче метра на полтора. Подумай… Фидер забрось, зря, что ли, возишь с собой?
Володя хлопает себя по лбу и минут пять сидит молча, чего-то соображая. Потом он уходит в лесок, и там слышны удары топора. Смотрю, волочит за собой два еловых хлыста. А-а, понятно, «надставыши» готовит походные.
Обстругал товарищ жердины, отвинтил в комлях заглушки и вставил туда еловые палки. Получилось… Теперь его удилища ничуть не короче моих. Пошла и у Володи рыбалка. Полутора метров хватило ему, чтобы нащупать наконец «тропу» крупной сороги. И хорошо. Не будет теперь зависти, неизбежной в подобных случаях. Теперь то он, то я время от времени выводим по крупной рыбине, вроде бы и не в первый раз, а все равно – в нервном ознобе и восхищении перед этим слитком живого серебра.
Обратно мы шли через день, сгибаясь под тяжестью сырых рюкзаков. Но под ногами было сухо. Мне ни разу не пришлось одевать свой Л-1, а Володе поднимать болотники. Очевидно, за эти дни вода стремительно ушла. Ясно и то, что именно на этом спаде и был ход рыбы, и она уже поднялась выше по течению. Сколько бы рыболовов мы ни встречали на обратном пути, все они отвечали одинаково и уныло: «Поклевки за утро не видел…».