Лед. Первые дни и ночи
Наша городская речка местами не замерзает - как в перволедье, так и зимой, - начиная от плотины, где русло сужается, образуя стремнину. Сказывается и близость жилого тепла. Для малой речки здесь довольно много крупной рыбы. Нередко из-под куста ивняка вывернется такой хвостище, что и на Волге не всегда увидишь. Словом, в одно ясное морозное утро мы с приятелем решили расчехлить испытанные "телескопы" и взглянуть на гладь реки, а заодно и на гладь первого льда. Более того, предполагалась и ночь на берегу, треск костра, бульканье ухи в закопченном котелке и плавающая в морозной дымке луна...
Вскоре мы были уже на реке. Вот она, гладь! Ничего, что нет "ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды..." Точнее, ольха-то была, но без листьев.
Из снастей у нас - поплавочные удочки и закидушки-донки с колокольчиками, а также пара зимних удочек и десяток жерлиц-треног.
Устраиваемся с удочками у большого ивового куста, у заводи, где вода ходит кругом. Поверху раздаются всплески. Это, по всей видимости, верхоплавка, называемая у нас еще "чикой". Нахальные рыбки толкают носами поплавки и блещут боками, словно множество искорок. Ловим вполводы. Вот и первая поклевка! Из воды, трепеща на крючке, выплескивается небольшая серебристая рыбка. Уклейка. Как-то необычно видеть эту нежную летнюю рыбку на хрупком инее...
Поймав еще несколько уклеек, я опускаю насадку на дно. Долгое время мотылем никто не интересуется, но затем поплавок уверенно уходит под воду, и на леске виснет шестеренка не шестеренка, конок сопливых колючек ли? В общем, ерш. Хозяин. Это - насадка для донок.
На берегу трещит и отстреливается угольками кострище из дубового сушняка. До вечера, пока прогревается место под палатку, мы ловим ершей. Едва заходящее солнце подернулось морозной дымкой, мы устанавливаем палатку на проталину от костра, отбросив угли в сторону, где и будет ночной рыбацкий костер. Пока я чистил картошку под ершовую уху, приятель наскреб рюкзак песка из обрывистого берега. Песок мы закладываем в "карман" печки и поджигаем ольховые щепки в топке.
Над палаткой закурился дымок из жестяной трубы, а вскоре в жилище стало так тепло, что не хотелось выходить на студеный к вечеру воздух. Но я нехотя иду на берег и забрасываю несколько донок-закидушек, обживив их ершами.
Ночь навалилась темной стеной, дышащей горьковатой морозной дымкой. Раскатисто в мерзлом лесу отстучал на стыках вечерний поезд, и снова все замерло в чутком оцепенении. Лишь где-то рядом попискивали под снегом мыши. Не зря, видимо, берег был испещрен цепочками лисьих следов и рытыми ямками от мышкующей охотницы.
Мы лежим у печки на вязанках сушняка и щуримся на открытую топку, в которой млеют угли. Тепло. "Мурлычит" приемник в изголовье. Часам к восьми вечера палатка вдруг осветилась неоновым светом. "Фонари включили" - мелькает сонное и нелепое. Усмехнувшись над собой, вылезаю из палатки. Приятель спит, пригревшись у печки.
Над старыми дубами взошла полная луна, отразилась в бегущей воде бликами-искорками, осветила черный молчаливый лес. Словно по сигналу, где-то затрещала сорока, хрустнул сучок под чьими-то шагами. И тут вдруг осторожное - "дзинь-дзинь". Пауза. Еще звонок.
Толкаю в бок приятеля, и мы бежим к донкам, скользя по снежку. Леска закидушки то натягивается, то опадает. На ней испуганно бренькает колокольчик. Подсечка. В свете луны на воде забелело брюхо здоровенного налима. Выдернутый сгоряча на берег, он сорвался с крючка, согнулся в тугое кольцо и бойко пополз по снегу к воде, извиваясь, как змея. Пришлось отлавливать его вторично, настолько быстры были его движения.
Утром мы приходим к нашей заводи, но она покрыта тонким ледком, и мы поднимаемся туда, где струя врывается в омуток. Забрасываем кормушки с буйками. Ловим впроводку. Поплавки спускаются сверху по течению, проходят за кормушками и затем уже виднеются в белой пене далеко внизу, чернея "антеннами". Стравливаем леску с катушек, насколько позволяет видимость. Поклевок нет.
Я брожу по берегу и поочередно проверяю шишки репейника. Но они, большей частью, пустые. Колко шелушатся в ладонях, рассыпаясь в легкую труху. Наконец нащупываю твердый узелок. Осторожно достаю из него пару белых личинок. И снова брожу по берегу, до плеч утыканный прилипчивой чередой. С трудом набираю с десяток личинок и возвращаюсь на берег. Забрасываю снасть и в нетерпении жду, когда поплавок пройдет весь свой уже проторенный путь. Но... все так же невозмутимо спокойно торчит, покачиваясь, "антенна" поплавка, и все так же ни поклевки.
В каком-то тупом упрямстве перезабрасываю снасть снова и снова. Наконец терпение лопается, и я занимаюсь переоборудованием удочки под донку. Вешаю на леску скользящую "оливку", чуть расплющенную еще дома заранее. Это чтобы грузило не катилось по дну на сильном течении. Один поводок ставлю ниже "оливки", другой подвязываю сантиметрах в десяти выше. Дно здесь илистое, может замыть насадку. Поплавок поднимаю к самому кончику удилища так, чтобы он висел на леске, не касаясь воды. Насаживаю "бутерброд" из мотыля с репейником и забрасываю снасть чуть ниже кормушки. И тут же - удар!.. Поплавок мотнулся и просел, а леска затрепетала под резкими толчками. Голавлик!.. Некрупный, правда, но красивый и редкий для этого времени.
После голавлика клюнули еще две сорожки, и "белая" рыба перестала брать. Но зато изредка стали попадаться окуньки с ладошку и крупнее - резвые и зло-веселые с морозца. Потом перестали брать и они. Ну что ж, а теперь пора и на первый лед...
Сматываем удочки и, собравшись, идем по берегу вдоль реки, по первому же хрустящему под ногами снежку. Пройдя несколько поворотов, останавливаемся у плотины и смотрим на падающую воду. Внизу, в плотинном омуте, кипит, словно в кастрюле. Клубится пар, и ходит кругами взбитая пена. По берегам сидят рыболовы. Они ловят сорожку, уклейку и мелких окунишек. Потом взбираются на плотину и ставят с нее живцовые снасти.
Чаще это спиннинги, оснащенные большими пенопластовыми поплавками, подгруженными "оливками". Грузило ограничивается вертлюжком, к которому крепится металлический поводок с тройником. Живец осторожно опускается вниз, уносится течением до поворота реки и снова подтягивается обратно. Иногда поплавок ныряет, и леска натягивается под тяжестью хищника. Тогда рыболову приходится спускаться со спиннингом с плотины и вываживать рыбу уже на берег. На плотину ее не поднять.
Живца хватают чаще щучки-"карандаши" граммов на восемьсот, но иногда из-под старого дуба, лежащего в омуте, вдруг вывернется и довольно крупная ямная щука. На этом ветвистом дубе висит, наверное, не одна оборванная снасть в окружении блистающих блесен и раскрашенных под попугаев ара воблеров. Но завсегдатаи омута знают про топляк и, виртуозно управляя снастью, проводят живца или блесну впритирку с дубом, где всегда больше хваток хищников.
Выше плотины река скована прозрачным льдом. Мы спускаемся на него и идем, поскальзываясь и вглядываясь под ноги, где на меди прыскают в испуге стайки полосатых окунишек, а то и зачернеет чья-то неторопливая солидная спина с плавником-пером...
Вскоре перед нами открывается выкопанное земснарядом водохранилище. У небольшого островка бурим лунки. Бросив в них по горсти панировочных сухарей, садимся на стульчики и сосредоточенно смотрим на кивки. "Триньк-тук-тук!" - теребит вдруг нетерпеливо. На леске слабо упирается плотвичка-сорожка с палец. Поклевки чаще следуют на опускании мелкой вольфрамовой мормышки ко дну и большей частью приходятся на крючок-"заглотыш", подвязанный выше мормышки.
Крупной рыбы здесь ждать не приходится, и мы, наловив с десяток сорожек, расставляем на выходе с ямы жерлицы-треноги. По всей видимости, здесь проходит старое русло реки, и мы нащупываем отцепом этот перепад глубин. Жерлицы выставляем зигзагообразно по предполагаемому берегу затопленного русла. Потом опять садимся у лунок и ловим сорожек-недомерок.
Изредка кивок, вместо ожидаемого плавного подъема или мелких толчков, вдруг резко сгибается, и на леске бьется окунишка. Тоже невелика добыча, но эта резкая поклевка заставляет замирать сердце: а вдруг да и чудо-рыбина? Здесь, на малой речке?.. Но окунишки тоже ровные, редко с ладонь, светлые и вытянутые в теле.
В однообразии поклевок некрупной рыбешки мы заскучали. Пошел хлопьями снежок. Сквозь падающую неторопливую пелену проглядывало неяркое солнце. Было тихо. Лишь в стороне мерно шумел город. Неожиданно удочка, задрав рукоятку, качнулась и нырнула в лунку. Хватаю ее и чувствую живую тяжесть, но леска тут же ослабла. Вынимаю из лунки лишь ее обрывок. Похоже на щучий выход.
И тут же вскидываются два флажка в веренице треног! Бежим туда. Катушки обеих жерлиц быстро вращаются. Делаю подсечку. Приятель возится у другой жерлицы. Я вываживаю упирающуюся рыбину, уже готовясь самоуверенно-небрежно выбросить ее без багорика на лед, но у самой лунки рыба сходит, сорвав живца. Приятелю везет больше. Он, быстро взмахивая руками, выдергивает из лунки килограммовую щучку. И она взяла неверно. Извернувшись на снегу у лунки, щука срывается с крючка. Из ее пасти выпадает придавленная измочаленная сорожка. Но приятель уже отбрасывает бьющуюся рыбину от лунки. Теперь не уйдет.
Не часто случается вот так побывать одновременно на условно-летней и зимней рыбалке. Увидеть тающий закат в тихой воде, синий иней, сверкающий лед, поплавок в расходящихся кругах, трепетание кивка, вскид алых флажков. И это все сразу...
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Фото автора
