Крещение

Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Фото автора

РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 2(64), 2005 год

Утром на розовый наст, пахнущий инеем и яблоками, вдруг зашлепали капли измороси с сырым снегом. Пришлось надевать плащ ОЗК. Небо засинело, разбухло и тяжело опустилось на мертвые леса и дали водохранилища.



Жерлицы я выставил в этот раз совсем не классически. То есть, бровки перепада на глубину не было. Край затопленного леса и трехметровую косу со створным знаком разделяли ровные десятиметровые глубины. Уверенно, нахально-уверенно брала щука накануне именно по кромке леса, но куда-то скатилась. Пробовал я ее искать на "полянах" леса, той же косе, и вот, с отчаянья что ли, выставил снасти посреди этого десятиметрового "корыта", где сроду никто не ловил щуку. Судака блеснили, кажется...

Жерлицы выставил широкими квадратами и наживал где окуньками, редко - сорожками-плотвичками. Среди леса брала такая сорога, что годилась лишь для жарехи. Каюсь, бросал жерлицы и убегал хоть ненадолго - поддержать на тонкой леске эту чудо-рыбину. Но пришлось выбрать все же жерлицы.

Должно быть что-то одно. А за сорогой еще вернусь...

Едва снасти были выставлены, как флажки "заиграли". Один, другой. По закону подлости - конечно с противоположных точек жерличных позиций. Окутанный клубами пара и разрывая легкие, бегу к флажку, поднявшемуся раньше. Издалека вижу странные "танцы" на льду. Жерлица кренится с боку на бок. Все ясно. Леска с катушки уже размотана до предела. Подсекаю и с трудом выволакиваю багориком яркоглазую и розовобрюхую щуку, короткую и толстую. Все семь килограммов в ней... Бросаю ее на лед и в испарине несусь к той, второй жерлице. Там обрыв. Гости не дождались и ушли...

Беда была в том, что поймать живца в этот день было сложнее, чем щуку. У меня уже не осталось рыбок в кане. Я начал выдергивать их, давленных, из щучьих пастей и ставить на жерлицы. Одного из последних, годных лишь к реанимации, я опускал, не дыша, в лунку, и едва тот (наверное, кверху брюхом) оказался в метре ото дна, как меня кто-то сильно дернул за руку! Она и подсекла, без участия сознания, но из лунки я вынул лишь голый тройник с крутящейся на леске пулей-грузилом.

Пока я собирался в обратный путь, пошел снег, замело и скоро все исчезло в белом пологе. Единственным, очень примерным, ориентиром мне служил сигнал "Маяка". Приемник мурлыкал под овчиной дубленки, и когда я слишком круто забирал от линии "Восток-запад", сигнал радиостанции слабел.  Это конечно не компас, но другого не было дано, кроме разве что ветра, но и он налетел, кажется со всех сторон.

В слепом моем пути был только снег. Он рыхло проваливался под ногами, на глазах становился барханными заметами, лез в глаза, сухо и морозно хлестал в лицо. От него немели щеки и лоб. И все мне не верилось: только-только был за спиной лес и пропал, проглядывался ясно на буграх Козьмодемьянск, далеко впереди спичечной головкой чернел купол церквушки, ехала одинокая машина по левобережной дамбе, слышались звуки... Все исчезло в один миг. Сейчас взгляд вырывает из сумрака лишь двадцать-тридцать метров глухой снежной целины. Вертелась неотвязно скучно-тоскливая мысль: это конечно не море, но если не видеть ориентиров, то еще долго можно гулять между берегов водохранилища, даже если расстояние между ними не больше шести-восьми километров (А кто их мерил, эти километры?) Вполне возможно, что сейчас я просто хожу кругами или широкими зигзагами, полагаясь на радиоволну, но я гнал эту мысль и шел вперед, поддергивая время от времени впившиеся в плечи лямки рюкзака. Тяжелый... И не кирпичи ведь несу. Но живая рыба не легче. Еще слышно ворочается в осклизлом полиэтилене пойманная напоследок щука, шлепает сонно тяжелым хвостом. наловил на свою голову!

Наступает момент, когда я понимаю, что если сейчас не съесть чего-нибудь сладкого, то просто упаду в снег и не сделаю больше ни шага. Шарю в сброшенном рюкзаке и отыскиваю где-то в корках хлеба слипшийся комок конфет-карамелек. Ем прямо с обертками и запиваю оттаянным в ладонях снегом. Вспоминаю опорожненный наскоро термос, там, еще в лесу, и криво усмехаюсь. Отдышавшись, иду дальше. Успеть бы на последний автобус, билет на который был куплен загодя. предварительно. Выйти напрямую к церкви скорее всего не удастся, да и есть вероятность пройти мимо нее, может быть, в каких-то ста метрах, и тогда впереди долгие обманные километры по Волге, если только не собьется шаг к Соколиной горе. Лучше брать правее, к берегу. "Переправа!" - мелькает вдруг неясно и становится определенной целью. Держаться взятого направления, и я ее пересеку непременно, если не ходить от берега к берегу.

К ледовой дороге через Волгу выхожу в темноте и сразу проваливаюсь по колени в сырую хлябь. То ли намывали, утолщали дорогу, и вода, не смерзнув в наледь, скатилась под снег, то ли пошла ручьем в трещину от перегруженной машины. Мне от этого не легче. "Химчулок" продрался по кромке калоши, и теперь одна нога сырая до всхлипа-бульканья в валенке.

Уже на берегу, в конце переправы, проваливаюсь по пояс в свежий рыхлый замет. Не в силах сразу выбраться, торчу в сугробе, как морковка на фазенде Луиса-Альберто (или как там его?), ем снег и ругаюсь сам с собой, мол, ну как, опять спрямил путь? Нельзя было по дороге обогнуть? Пока я так сидел и мрачно развлекался самобичеванием, как-то быстро поредела метель, стихла и сгинула безвестно. Недалеко брызнул светом огонек под шапкой заметенной крыши. Автостанция!

Тут еще и другие огоньки засветились и тихо так поехали по направлению к городу. Я сидел в сугробе и смотрел, как "уезжают безвозвратно горячая ванна, "квохочущая" колбаса на сковородке и сонный поцелуй на ночь". Последний автобус... Мелькнула ленивая мысль: а не завалиться ли прямо здесь, в мягком сугробе? Вот только нос прятать... Но нет, плетусь мимо закрытой и темной автостанции к близкой церквушке.

- Куда-куда, окаянный?! - встретили там.

- Так переночевать, бабушки. Мне бы священника, отца... как его... Или сторожа.

- Не до тебя сегодня, не позовем. Воду святим.

- Так может, как-нибудь...

- Иди-иди!

Получается, в Крещение попал... Хоть и не макался в прорубь, а сырой с ног до головы.

Выхожу из церковных ворот с мыслью: завалить телеграфный столб, что торчит с обрывками проводов под кладбищем, да развести костер где-нибудь за брошенным сараем. Хоть обсушиться до утра. И тут... Уж не мерещится ли? Такси? Так и есть. Самое настоящее,с шашечками. И буксует это такси немилосердно, только вой стоит и снежная пыль рассыпается из-под колес "Волги".

- Помочь?! - кричу и не жду ответа. Враскачку помогаю машине выехать из снега и - сразу к водителю.

- В город?

- Да вроде... - отвечают неясно.

- Может, подбросите, насколько денег хватит? На автобус опоздал.

- Садись, не жалко, ха-ха-ха! Я тебя могу еще раз туда и сюда... Да хоть бесплатно! Садись, ща поедем, с музыкой! Натка, коза, пр-р-авильно я говорю?! Ух ты... тю-тю... чмок!

Из "Волги" послышались звуки поцелуев и женский смех.

Я не стал дожидаться особого приглашения и полез прямо с буром и мешком в салон. Грешен, боялся, что уедут веселые люди, пока у багажника суетиться буду. Машина тоже весело и лихо взяла с места, крутанулась неустойчиво на пролысине льда и понеслась в ночь.



По обеим сторонам дороги тянулись высокие снеговые брустверы, отброшенные с дороги грейдером после снегопада. Они, эти брустверы, проносились мимо так стремительно, что я скосил глаза на спидометр. Стрелка колебалась на делении "120". Это по скользкой-то дороге...

- Не быстро? - спрашиваю неуверенно.

- В самый раз! - заливаются на переднем сиденье, успевая поцеловаться.

Бах! - влетаем в один бурствер. Бах-бах! - это уже на другой стороне дороги. Ха-ха-ха! - это на переднем сиденье. Бах!

Мне почему-то вспоминалось, что до города всего сто десять километров... К тому же я люблю ходить пешком... "Крещение, вот ты какое, Крещение" - бормочу про себя,глупо ухмыляясь. А попутчики предлагают:

- Попить не хочешь?

- Валерианки?

- Ха-ха-ха! На, держи!

Пью чего-то и не чувствую вкуса. А потом как-то незаметно замечаю, что нет на свете лучше людей, чем эти милые люди на переднем сиденье. Успеваю поцеловаться с ними и спинкой кресла. Бах! Смеемся вместе...

И летел по сторонам пушистый снег, словно лунные брызги из-под глиссирующего по облакам одинокого борова-ведьмака. И было Крещение воды, зимы, души... Водосвятье.


РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 2(64), 2005 г.