Кража
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 4(66), 2005 г.
ТАЙНОЕ ВСЕГДА СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ
Ночью Петровича обманула луна. С вечера было пасмурно, и когда из-за занавесок стал пробиваться свет - Петрович подумал, что наступило утро и спустился с теплой печи. Включив свет и с удивлением отметив, что еще слишком рано даже для такого чокнутого рыболова, как он, Петрович накинул куртку и вышел на улицу. Полная луна выглядывала из-за проплывающих мимо облаков, обливая заснеженную Акулиху своим загадочным сиреневым светом. Было так светло - хоть сейчас на реку иди, но декабрь не июнь, до восьми делать на реке нечего. Поняв, что его обманули, Петрович вернулся в дом и включил чайник. Чайник был новым. Прежний, вместе с кой-какими другими вещами, у Петровича недавно украли, взломав немудрящий замок его деревенского жилища, пока хозяин был в городе. На улице Петровича постоянных жителей почти не осталось, дачники давно разъехались, так что место это зимой было довольно пустынным. Чем и воспользовался вор.
Человеку свойственно находить "плюсы" и выгоды в любых ситуациях. Петрович решил, что отсутствие украденной магнитолы позволит ему теперь больше читать; канистра давно подтекала и требовала замены; тяжелый армейский бинокль был обузой в походах; мясным консервам из запаса, верно, давно вышел срок; у чайника была отколота ручка, что делало неудобным разливание кипятка... Интересно, что вместе с вещами, имевшими прикладное назначение, а стало быть, имеющими какую-то рыночную стоимость, был украден... двухтомник Шекспира, что характеризовало вора как человека, не лишенного интеллектуальных запросов. "Почему Шекспир? - ломал голову Петрович, разглядывая книжную полку, - почему не Пушкин, Толстой, Писемский, Хемингуэй, Гессе, Маркес?.." В милиции, наверное, эта деталь существенно дополнила бы психологический портрет преступника, но в милицию Петрович не обращался.
За раздумьями Петровича наконец застал рассвет. Собравшись, рыболов навесил новые замки на старые двери и направился в один из дальних волжских заливов, где, по слухам, отменно брал окунь. В свой третий зимний акулихинский сезон Петрович уже прилично ориентировался в многочисленных волжских протоках, заливах и заливчиках, чтобы вот так, со слов соседа понять: куда надо идти чуть не час, чтобы найти стаю жирующего окуня. Впрочем, в феврале ведь как: вчера этот самый окунь показывал чудеса обжорства, хватая все, что опускается в лунку, а сегодня может и "объявить голодовку" - дело темное. Но все же Петрович надеялся на улов. Есть ведь что-то, что называется шестым чувством? Нет, приподнятое настроение, надежда на улов - это само собой. Но бывает же иногда, что идешь и чувствуешь: сегодня все по уму, все складывается, все "в кассу". В такие дни надо только почаще сплевывать и стучать по дереву, чтоб ненароком не спугнуть капризную Удачу. Петрович был почти уверен, что ему повезет.
Три километра до места прошел на одном дыхании. В доказательство хорошего клева окуня накануне возле иных лунок виднелись пятна рыбьей крови. Сделав три лунки, Петрович опустил "чертика" под лед. На мотыля он уже два года не ловил, доверяя своим блеснам и безнасадочным мормышкам. А вот окунь, видно, мормышкам и блеснам Петровича в тот день не верил: подойдет, стукнет, и - сколько не сиди - больше ни гу-гу. Перемену погоды почувствовал полосатый или успел наесться накануне - не брал. Петрович крутился на "пятачке", бурил новые лунки, менял "чертика" на "козу", "козу" на "медузу", а последнюю на блесну и уже начал вполголоса материться, когда к нему подошел странного вида рыбачок.
Все в этом смешного вида рыбачке было нескладно: слишком большой шарабан при маленьком росте; большие же, как-то криво сидевшие очки на скуластом изможденном лице; шапка-ушанка, доживающая, видно, третий, уже не свой, век; грязно-зеленые чуни с заплатами - одним словом, "мужичок с ноготок".
- Клев на уду! - приветствовал подошедший Петровича.
- Да какой там клев - одно расстройство! - ответил тот.
- Не берет?
- Стукнет - отойдет, зараза такая.
- А я из Осиновского шлепаю, такая же картина.
- Может, к обеду расклюется...
- Это вряд ли: если с утра капризничает - хоть домой уходи - не расклюется!
В этот момент Петровичу, наконец, удалось подсечь заигравшегося с мормышкой окунька, но до лунки он рыбу так и не довел: на полпути она с крючка соскочила, решив, видно, пожить еще и поднабрать веса, чтобы уже потом стать уловом Петровича.
- Тьфу ты, пропасть! - чертыхнулся рыболов.
...У соседа совсем не клевало. Да и Петровичу вскоре надоело постоянно бурить новые лунки, и он решил попить чайку. Наполнив кружку дымящимся чаем из термоса, Петрович предложил ее соседу.
- Спасибо, у меня свой "чаек" - хихикнул рыболов и достал из-за пазухи полулитровую пластиковую бутылку. - Не желаете?
По трясущимся рукам, которыми новый знакомый управлялся с бутылкой, Петрович понял, что перед ним - горький пьяница. Прочитав жалость на лице Петровича, новый знакомый разоткровенничался.
- Я ведь тоже долго местных правил не принимал. Учителем английского сюда приехал. Еще в 19... году. Думал: буду сеять разумное, доброе, вечное в этой глуши. Мысли какие-то были, себя мечтал на лоне природы усовершенствовать, знаниями с детишками поделиться... На кой им мой английский нужен - деревенским-то? Друг с другом общаться? Шекспира в подлиннике читать? Не нужен им ни Шекспир, ни Байрон, ни черт лысый, - сказанное, видимо, показалось учителю английского смешным, и он опять нервно прохихикал.
"Чего он, сочувствия моего ищет? - думал Петрович, - навязался на мою голову, учитель изящной словесности". Настроение по причине бесклевья было пасмурным, как окружающий пейзаж. Не раз и не два Петрович вот так ни с того ни с сего становился "жилеткой" случайных людей, неверно истолковывавших его вежливость как повод поплакаться или похвалиться, или поучить. "Надо сразу на хер посылать!" - который раз пообещал себе Петрович, но, конечно, промолчал. "Англичанин" же, восприняв молчание Петровича как согласие слушать, продолжил рассказ о своем нравственном падении.
- Через год стал я немного понимать, так сказать, в ситуации ориентироваться. Факультатив, на который два человека ходили, отменил, да и уроки стал вести уже без комсомольского задора. А зачем с задором, если никому ничего не надо? А мне оно надо? В общем, закрылся в себе, к работе стал формально относиться: пришел - ушел. Как все. Но сам еще развивался: сроку моей ссылке еще год оставался, так я думал, что вытерплю, в город вернусь - в аспирантуру попробую, шансы были... Но через год ни город, ни аспирантура, ни Шекспир в подлиннике были мне уже не нужны - ибо поддался я скуки ради старейшей русской болезни - окаянному пьянству. И много ли мне надо было, с моим-то здоровьем? За три месяца опустился: дома бардак, в школе проблемы, здоровье - хуже некуда. Растворила меня в себе деревенская жизнь, до конца растворила...
Петрович краем уха слушал исповедь нового знакомого, сам пытаясь соблазнить-таки на поклевку хоть одного окуня. "Странно, а ведь было ощущение Удачи, - думал рыболов, - что ж, и на старуху бывает проруха, пора и до дома двигать..." Сосед, исповедуясь в своих грехах, отшвырнул окурок прямо к лунке Петровича - набрался уже отравы из своей бутылки. Петрович посмотрел на окурок... и застыл. Перед ним лежал окурок "LD" с двумя золотыми колечками у фильтра и смятый оригинальным прикусом. Точно два таких же "бычка" лежали у Петровича дома как неопровержимая улика, оставленная вором... Понадобилось долгих десять минут, прежде чем Петрович осознал происходящее, смог собраться и принять решение.
- А теперь слушай мой монолог, учитель, - глухо, но отчетливо произнес Петрович. - Падение твое было быстрым. Как человечишка бесхребетный да еще обиженный на весь свет, ты решил стать не ангелом, так хоть демоном. Пил, гулял напропалую с местными пьянчугами... Скоро тебя поперли из школы, поскольку вел ты себя и на уроках, мягко говоря, неадекватно. Хозяйство к тому времени совершенно развалилось, ждать дохода от огорода не было смысла, и пришлось тебе браконьерничать. Но это весной и летом хорошо рыбку ловить: тепло, светло, да и в сети она неплохо попадается... А что делать зимой? Все, что получше - ты пропил, калымы выдавались не часто, да и брать тебя на калымы твои же друзья не всегда брали - что ты, "несрушный" интеллигент, руками-то делать умеешь? И придумал ты себе промысел, чтоб не руками, а головой: подламывать дома дачников и воровать у них всяческую утварь...
Услышав эти слова, бывший учитель дернулся, пытаясь подняться с шарабана, но Петрович, сдерживая дрожь, положил ему руку на плечо, давая понять, что тому надо сидеть и слушать. Пользуясь стопроцентной поддержкой аудитории, Петрович продолжал:
- Но никак не думал ты, учитель, что влезешь в дом не к дачнику, а к человеку, который и зимой в Акулиху приезжает. Что человек этот быстро узнает о краже. И что Судьба и Случай сведет тебя с этим человеком в глухом-глухом заливе один на один... Прибить тебя прямо здесь - и народ меня не осудит. Но мы сделаем по-другому. Я даю тебе, сука, один день срока. Если самое большее через двадцать четыре часа на заднем крыльце дома не будут лежать все вещи, которыми ты у меня разжился - пеняй на себя, многие пострадавшие захотят с тебя шкуру живьем содрать. Сейчас я чтоб слова от тебя, филолог гребаный, не слышал. Если меня понял - просто кивни головой.
Вор выдержал мхатовскую паузу и неуверенно кивнул. А затем, видно испугавшись, что Петрович его жеста не заметит, кивнул еще раз - отчетливо. Петрович сложил бур, упрятал в ящик удочки, подошел к "англичанину" и без размаха, но резко, как в армии учили, ударил - тот кубарем скатился с шарабана и остался лежать, справедливо полагая, что лежачего Петрович бить не станет.
- Извини, не удержался! - пожаловался Петрович и, добавив, - Шекспира не забудь, - пошел к выходу из залива. В дальней дороге к дому Петрович думал о неисповедимых путях, о Судьбе и Случае, о теории вероятности, об Удаче и еще о тысяче больших и малых вещей. На душе было легко.
Сосед Петровича Дмитрий Соколов
РЫБАЛКА КРУГЛЫЙ ГОД № 4(66), 2005 г.
