Карп ночью
Жара... У снастей сидеть на солнцепеке - добровольная пытка. Пруд - словно стекло: ни морщинки от ветра, да хоть небольшого ветерка... Искупаешься, и кажется, что заново начинаешь жить: посвежела голова, спала с нее вязкая хмарь, легче двигаться и вроде бы самое время вернуться к удочкам. Но проходит полчаса, а то и меньше, и опять наваливается душная одурь, когда хочется послать все... и уехать домой.
Карп не клюет, хотя, казалось бы, рыба теплолюбивая. Но, видимо, и ему перебор с теплом. Рано утром было по-другому: едва забрезжила заря, поплавки начали то укладываться набок, то бойко убегать к травке и нырять с разбегу в теплую воду. Брали карпики до полукилограмма, изредка и покрупнее. Причем с утра охотнее хватали червей и брали у берега, на длину даже короткого четырехметрового удилища. С восходом солнца поклевки стали чаще уже на шестиметровые снасти и "резинки", завезенные за сорок-пятьдесят метров от берега. Карп интересовался теперь больше перловкой, зеленым консервированным горошком и кукурузой. С жарой рыба перестала брать совсем. И мы заскучали, мучаясь от зноя.
- Есть предложение, - вяло выплевывает окурок Николай.
- Ну, - отзываюсь неопределенно и столь же вяло.
- В третьей деревушке отсюда есть карасевый пруд. Рыба не крупная, но хоть что-то до вечера половить, а то в этом болоте и лягушки повымерли. Да и голо здесь, ни кустика. Спрятаться негде от солнца. А там деревья по берегам старые. Если клевать не будет, так хоть подремать в тени на ветерке.
- Идет. Ты как, Ванюшка? - обращаюсь к сыну, но он, оказывается, спит на рыбацком стульчике прямо перед удочками.
Сматываем снасти, укладываем все в багажник, а сзади вдруг - плюх!.. Оглядываемся, а это Ванька во сне упал в воду. Так с размаху, в брызгах, и распластался в теплой прудовой ряске. Я бегом к сыну. Вытащил рыбачка, а его трясет от испуга сонного неожиданного да от перепада температуры. Вода хоть и теплая, но воздух по сравнению с ней просто раскаленный.
- Ничего-ничего, - успокаиваю сына, трясущегося и испуганного. - Сейчас переоденешься. Вон футболку надень сухую и шорты.
Прудик тянулся вдоль всей деревни. По всей видимости, был он подпруженной речкой или ручьем. Нас поразили обилие и густота карасевых стай. Они хорошо просматривались с обрывистого берега в неглубокой воде, пронизанной солнцем. Берег был укрыт ветвистыми деревьями. Устроившись уютно в тени, мы уже предвкушали отчаянный клев пусть и карасиков-недомерков, но наши поплавки лишь покачивались от прыжков нахальной верховки, кишащей поверху. Едва солнце повернуло на вечер и скрылось за деревьями противоположного берега, поплавок сынишки лег набок, потом накренился и уверенно пошел под воду.
- Подсекай, Ванюшка! - толкаю сына. Тот спохватывается и поддергивает кверху удилище. Есть! На леске трепыхается золотой, медный ли карасик с ладонь. Ладно бы - с мою, но рыбка не больше ладони Ивана. Но тот рад.
Вскоре заклевало и у нас. Попадались и серебряные карасики, они были покрупнее и брали более уверенно.
Есть какая-то особая прелесть в ловле карася, пусть и некрупного. Он, карась, какой-то плотный, словно деревенский мужичок, крепкий в теле, крупночешуистый, и если даже размером с ладонь, то желанен более, чем сорога тех же кондиций, поскольку широк почти в свою длину. И поклевка карасевая схожа с лещевой и оттого, наверное, заставляет биться учащенно сердце. Вот поплавок гусиное перо ложится на зеркальную воду, трясется, пускает круги, вершинка приподнимается, а затем поплавок опять нерешительно укладывается набок, и, наконец, словно отбросив сомнения, приподнимается и косо уходит под воду. Подсечка!.. На леске - упругая тяжесть, а затем в ладони сильно изворачивается крепкая красивая рыбка, цвета потемневшего от времени золота.
На закате возвращаемся к карпам. Прикармливаем место крутой пшенкой с добавками покупной фирменной прикормки.
Пришел теплый летний вечер. Солнце налилось тяжелой алостью, цвета незрелой вишни, и растворилось в теплом мареве. Растаяли облака, только на горизонте кучились и ворчали пухлые тучи. В них проблескивала молния.
- Эх, сюда бы дождичка, - мечтает Николай.
- А я грозы боюсь, - словно хвастается Ванька.
До нас дошли лишь отголоски и всполохи дальней грозы. По теплой воде прошелестела легкая морось, вздохнул ветерок в осоке, и все стихло. Но и этого освежающего дуновения было достаточно. Поплавки оживились: кто-то все время трогал насадку, словно никак не решаясь проглотить. Наконец рыбьи сомнения развеялись, и последовали первые уверенные поклевки. В садке забились первые два карпа: один - сына и второй, поменьше, - мой. Рыба пока была не тяжелее трехсот граммов. Но Николай выводил что-то уже покрупнее.
- Давай-давай, губастый! Иди сюда, - ворчал "борода", мусоля окурок в уголке рта. Наконец он подхватывает подсачеком карпа уже на кило... Стали попадаться довольно крупные рыбины и у нас. Среди обычных карпов изредка встречались "полуголые" зеркальные. Словно в насмешку, на их боках было прилеплено по несколько чешуек.
Темнело быстро. Вроде бы, пора и нам отужинать да спать ложиться, но рыба все клевала, словно отъедалась за весь день одуряющей жары и полного отсутствия аппетита.
- Ваня, иди в палатку. Ложись спать, а то опять не выспишься и носом в воду нырнешь, - вроде бы ворчу.
Но у сына краснеют глаза и наливаются влагой.
- Я рыбачить хочу, - блеет он ягненком с клокочущими в горле слезами. И я отстаю от него. Дома отоспится.
Ловить приходилось почти на ощупь, поскольку тяжелые грозовые тучи на горизонте там и устроились на ночлег, закрывая отблески вечерней зари. Вспоминаю, что где-то у меня завалялись в коробке так и непримененные до сих пор и непроверенные светящиеся поплавки, купленные на всякий случай. Вот он, случай, и представился...
Покопавшись с фонариком в коробке, нахожу искомое. Спешно переоборудуем снасти и забрасываем в прикормленные места. Теперь поплавки не надо было перехватывать при подсечке или замене насадки почти на ощупь, ловя леску, словно сумасшедший виртуальных мух. Хоть и не очень ярко, но видна была оснастка, да и на воде что-то проглядывалось, а то до этого поклевки ощущались почти интуитивно или когда уже гнуло удилище.
Рыба ночью брала крупнее, и поклевки были более уверенные. У Николая едва не "убежало" удилище из рогулек. Успев поймать его, Николай с трудом вывел карпа килограмма на три.
За ловлей, в азарте, и не слышу, что сын чего-то приговаривает, чуть не причитает:
- Папа-папа, не могу удержать! Тянет сильно!..
Хватаю удочку у сынишки, и тут же следует яростная потяжка. Удилище крепкое, карбон ли, уголь, но крепкое и, казалось до этого, надежное переламывается в двух местах. Хватаюсь за леску, но она режет пальцы до крови. Следует еще один рывок и... дзынь!..
Минут десять сидим с сыном и молча смотрим на темную воду, в которой отражаются звезды и узкий полумесяц, выползший из туч. Молчит и Николай, только попыхивает сигаретиной, алеющей в темноте, как глаз вурдалака...
Ловим с Николаем до самого утра. Ванька едва дотянул до полуночи и заснул, упав на траву боком. Я унес его в палатку и положил в спальный мешок, не застегивая на молнии - и так тепло...
Под самое утро, когда на росистые поля и травы лег туман, за нашими удочками произошло какое-то движение. Словно массивное тело прошло под самой поверхностью и оставило после себя кипящую воронку в окаймлении маленьких бурунчиков и водоворотиков. Это повторилось несколько раз, и мы с Николаем завороженно смотрим на воду, продирая слипающиеся сонные глаза. Это "нечто" вдруг поднялось на поверхность, и мне показалось, что я вижу ископаемую кистеперую латимерию, жившую миллионы лет назад и сохранившуюся чудом в этом теплом лягушечьем оазисе...
Подобные мысли приходят обычно или на тяжелую с похмелья голову, или на сонную, как сейчас. Карп, гигантский карп пялился на нас своими выпученными глазищами-буркалами и, казалось, сейчас хрипло прорычит: "Сожрать вас, что ли, "чайники?" Из его толстогубого рта торчали обрывки лесок, среди которых, вероятно, была и моя... Карп вздохнул, пустил пузыри и безмолвно погрузился в воду. Николай закурил, а я все глядел на воду и щипал себя за нос...
Опомнившись от наваждения, мы перезабрасываем снасти. Карпики клевали не мелкие, но экземпляры, подобные тем, что чуть не утащили удочку Николая, сломали мою и поднимались на поверхность, как подводная лодка, больше не попадались. Чудеса случаются редко, иначе не были бы чудесами.
Да и время сейчас не то, не чудесное... Домовые, кикиморы, шишиги, собрав в узелок нехитрые волшебные пожитки, покидают дома и дворы, где им неуютно, леший, плюнув на службу, наварил самогону, настоял на клюкве и ушел в бессрочный запой и спячку. Живая и на глазах умирающая природа, отравленная ядовитыми сбросами и выбросами, выбитая "электроудочками" и мощными ружьями, уже покорно уступает дорогу холодному миру машин...
Александр Токарев, г. Йошкар-Ола
Фото автора
