История с налимом
Налим был совсем еще юным. "Граммов на четыреста", - предположил Петр Николаевич, разглядывая извивающуюся рыбу. За четыре погожих мартовских дня ловли на поставушки это была единственная его добыча, причем добыча желанная: доселе ему не приходилось в своей жизни ловить налимов. Двойник зацепился за край пасти, так что Петр Николаевич без особого труда извлек его. "Что теперь с ним делать?" Мысли путались в голове.
Петр Николаевич с нетерпением ждал прихода весны. Тоскливыми, морозно-метельными днями зимы он, в отличие от своего соседа Генки-Крючка, редко выбирался на рыбалку: он не был человеком "помешанным" на этом деле, а потому время для своего увлечения выбирал благоприятное, клевое.
Ощущение рыбалки стало приходить к Петру Николаевичу несколько лет назад - после того, как он вышел на пенсию и перебрался из огромного города в свою родную деревеньку, в дом, где когда-то жили его родители, где когда-то родился он сам. Грех не обзавестись удочкой, когда речка - пусть и не очень большая - течет сразу же за твоим огородом. Вот так, потаскивая нехитрых пескарей и плотвичек, и втянулся он в этот плохо известный ему мир, мир полный волнения и радости.
Потихоньку стал смекать, что к чему здесь, и оказалось, что не все так просто и гладко, как на первый взгляд. Вот, например, давление - это же надо! - на клев влияет. А еще бывает "несезон" и "сезон", и каждая-то рыба живет по-своему, и привычки-то у них тоже свои, особенные, и все это нужно обязательно учитывать. Наука целая!
А месяца три назад вычитал Петр Николаевич в журнале, купленном в городе его супругой, статью о ловле налима. Интересно пишет автор, сразу видно - знаток, корифей. Несколько раз прочитал он про налима, про эти жерлицы и неказистые поставушки, на которые, оказывается, налим ловится. "А ведь и в нашей Ольховке должна быть эта рыба. Отец, помню, ловил..." - загорелся Петр Николаевич.
- Мало, - ответил Генка-Крючок, когда Петр Николаевич поинтересовался у него насчет налимов. - Я прошлой осенью лучил, так всего два попалось...
Вся жизнь Крючка была так или иначе связана с рыбой. Он неплохо ловил ее всеми дозволенными снастями, но в то же время не брезговал ни сетями, ни "пауками", ни острогой. Разве что до электроудочки пока не докатился. А так - лишь бы быть в контакте с рыбой. Ничто его не останавливало.
Сказать, что жил Крючок плохо - значит, соврать. Он работал по сменам в городе, имел собственную "Ниву", довольно смышленую жену и двух сорванцов лет по десяти. Выпить, конечно, любил, но не так, чтоб очень уж часто был с туманом в голове - машина все-таки имеется, куда бы он без нее. Хозяйственный был человек, работящий, но... немного браконьер.
- В нашей Ольховке это разве рыбалка, - продолжил Крючок. - Баловство! Вот в Некрасово или Шершнях...
Но даже скепсис Крючка не остановил тогда Петра Николаевича, и он потихоньку стал готовиться к ловле налима. Напилил мотовильца из досок, намотал лески на них, оснастил крючками и грузилами - все, как в журнале, по науке то есть. Оставалось ждать подходящего времени.
Впрочем, Крючок не без основания имел предубеждения к реке. Рыбы было мало, а вот причин этому - много. Взять хотя бы комбинат, что находится выше по течению километрах в сорока от деревни. Каким образом он умудряется сбрасывать безнаказанно отработку в воду? А лес по берегам? Ведь он не тот, что прежде, совсем не тот: обредел, обеднел - нет защиты реке. Да и ловят ее, рыбу, всем чем можно.
Когда-то на этой же реке бреднями и сетями рыбу ловил и отец Петра Николаевича. Время, правда, было тяжелое, голодное, послевоенное. А мог ли он, отец, представить тогда, что через полсотни лет - совсем крохотный период времени для Земли с ее многомиллионной историей - любимая, родная ему речка настолько изменится? Что обмелеет она, будет до жути зарастать водорослями, что редкостью станут налимы, которых он без труда отыскивал для жарехи в летний зной под камнями и корягами, переведутся раки, мало станет щуки, окуней, плотвы и прочей некрупной рыбешки?
Да скорее бы ворона запела соловьем, чем он поверил бы во всю эту теперешнюю реальность. Потому, наверно, и ловил он рыбу без счета и разбора. Еще стрелял дичь на пару с егерем. Каким образом этот егерь оказался на занимаемой им должности - одному Богу известно. Он весь был противоположность правды, справедливости, бережливости. Одни лишь бабы и деньги были у него на уме. Прежде чем загреметь за решетку (за рукоприкладство), дичи в окрестных лесах, полях, озерах егерь поизвел порядком, и пришедшему ему на смену человеку, очень толковому, надо сказать, не один год пришлось поднимать ее численность в околотке.
..."Какой он скользкий, - отметил Петр Николаевич, взяв налимчика и отправляя его в ведерко с водой и плавающими в ней живцами. - Пускай подольше поживет..." Он так давно мечтал поймать эту рыбу. Мечтал зажарить ее с лучком на сковороде и оприходовать под "беленькую". "Деликатесная печень... тает во рту..." - вспомнились ему слова из читаной статьи. Петр Николаевич уложил в ящик поставушки, коих у него было десятка полтора, и решил направиться теперь к Марьиной роще - к дому поближе, и плотвичка там нет-нет, да поклевывает.
День только начинался. Солнце еще не пригрело толком, и поэтому снежок похрустывал под облаченными в "химзащиту" валенками. Левый возвышенный берег реки был уже в проталинах. Еще вчера, после того как на ночь были установлены поставушки, Петр Николаевич добрался до одной проталины, потоптался на ней. "Земля, чистая бесснежная земля!" Он так соскучился по ней за зиму. Радовался, стоя на сухой еще безжизненной траве, как ребенок.
Кое-где на льду зияли промоины - такие места нужно было обходить стороной, нарезать круги, но Петр Николаевич никуда и не торопился, он наслаждался ходьбой по столь прекрасной и родной ему местности.
Далеко в лесу прогремел выстрел. Спустя несколько мгновений - еще один. "Вот же сволочи, косуль стреляют по насту", - сразу же сообразил Петр Николаевич. Стреляли со стороны Сосновки - совсем крохотной, дворов на тридцать деревушки. Но и там обитали браконьеры.
Петру Николаевичу стало не по себе. Наступила весна, жизнь пробуждается, налаживается. А они, они стреляют сделавшихся беззащитными и покорными животных. Он даже представил себе, как сейчас какой-нибудь "хищник" на подобие Генки-Крючка подходит на лыжах к раненому, но еще живому козлику, ухмыляется, радуется своей удаче, достает остро точеный нож - к чему лишний раз шуметь.
Егерю везде не успеть, и найти браконьеров на возложенной на него огромной территории - чуду подобно. А если найдет, к примеру, отыщет? Дальше - как повезет. Попадутся слабохарактерные - повяжет, поможет после составить протокол. А ежели люди серьезные, уголовники - придется отстреливаться или уносить ноги самому...
Снова прозвучал далекий выстрел...
Синичка во весь голос напевала свою песню, покачиваясь на тальниковой ветке, но Петр Николаевич словно бы и не заметил ее. Вот щеглы поднялись стайкой колокольчиков с зарослей репья, чудно полетели, уселись на белые березки под голубым небом - Петр Николаевич не удостоил их вниманием. "Неужели я сожру его?.. Ведь это наверняка один из немногих оставшихся в Ольховке налимов. Но ведь я прилагал усилия, да и снасти у меня не запрещенные, самые обыкновенные снасти. А если выпущу - так его же непременно какой-нибудь Генка-Крючок заколет по осени. Или сам налим сдохнет в реке, хлебнет гадости из комбината и сдохнет. И все-таки - неужели сожру?.."
Петр Николаевич остановился и стал смотреть на налима, который копошился в ведерке с живцами - пескарями и плотвичками. Места налиму было явно мало, но силы жизни в нем оставалось еще достаточно. "Эх ты, рыба. Вроде и голова у тебя есть, а отличить нормального пескаря от "подставного" не умеешь. А леску не видишь что ли - там же леска "ноль-пять"? Ну никакой хитрости у тебя".
Петр Николаевич просверлил в заводине лунку, прокачал ее буром хорошенько. Затем достал из ведерка налима и опустил его наполовину в лунку. Налим, почувствовав родную ему стихию, оживился, принялся ворочаться. Петр Николаевич разжал потихоньку ладони, и рыба не спеша стала опускаться вниз. Петр Николаевич провожал его взглядом, пока позволяла прозрачность воды, а когда налим исчез, ровно бы растворился в воде, Петр Николаевич выдохнул и сразу же ощутил внутри себя радость и легкость. Немного потоптавшись у лунки (а вдруг обратно вынырнет!), он взвалил на плечо ледобур с ящиком и зашагал в сторону деревни.
У Марьиной рощи на льду чернела чья-то фигура. "Кто бы это мог быть?" - подумал Петр Николаевич, а когда подошел ближе, то узнал Генку-Крючка.
- Привет, Николаич, - расплылся в улыбке Крючок и, глядя на живцовое ведерко, добавил: - Жерлицы ставил? Ну и че - взял налима?
- Нету их, Гена, в реке, - пытаясь выказать уныние, сказал Петр Николаевич. - Четыре дня поставухи ставил, и хоть бы что.
- Нук, а я тебе про че талдычил! Ведь не верил же! Николаич, ну ты, как ребенок, я не знаю... Сам-то я в Некрасово хотел рвануть, да чертов стартер накрылся. Ну не все потеряно - душу и здесь отвести можно, а, Николаич? - тут Крючок указал глазками на едва початую бутылку, стоящую подле в снеге.
- Не все потеряно, - подтвердил Петр Николаевич. - Вот только пить не буду, - и принялся крутить коловорот.
Рустам Рамазанов, г. Каменск-Уральский
