Два пруда

Карпы Топшера

Тиховодная прудовая рыбалка для меня - ностальгическое вчера: зеркало темной воды, в которой спит тихий камыш, чавканье карасей в росной осоке, и дрожащая рука белобрысого пацана - школьного прогульщика, - в нетерпении взявшегося за комель бамбукового удилища. Взгляд прикован к перьевому поплавку, который то клонится набок, то нервно вздрагивает и пускает по воде круги. 

Вот красноперое перо притапливается и косо уходит вглубь. Подсечка! Из воды выплескивается живой медно-золотой слиток, упруго изворачивающийся в пацаньей ладошке. Карась! Крепкая, неприхотливая и красивая рыбка, дающая радость не одному поколению маленьких рыболовов. А потом заманили меня озера глухой безлюдностью, тихими зорями, плачем кукушки в борах, щучьими "боями" в осеннюю золотую пору.

Волга ворвалась ревом "Вихря", брызгами рассекаемых волн на ветровом стекле, запахом теплой Большой Воды и рыбы, штормами и долгими ночными бризами, гнущими травы на островах, неистовым звоном колокольчика "кольцовки" и рвущейся на леске сильной рыбой. Открылась Волга и осталась навсегда вместе с дорогими сердцу лесными озерами.

А тут какой-то Топшер в сорока с небольшим верстах от города. "Лягушачий оазис" - думалось высокомерно. Если уж ехать, то с лодкой, на "крупняк" ориентируясь.

Выехали затемно на "уазике". Нас четверо: Саша, его приятель Костя - Костян, Сашин сынишка Максим и я. Пруд встретил туманом, настоянным на еловой хвое и полевых травах. Черный ельник громоздился на крутых берегах пруда, а за ним бескрайне раскинулись поля, прорезаемые оврагами.

Как и большинство прудов, Топшер образовался на месте речушки, подпертой плотиной, и внешне напоминал затопленный длинный глубокий овраг. В теплой воде раскорячились сохлые стволы деревьев.

- Ну, Саша, показывай клевые места!?- тороплюсь я в знакомом каждому рыболову ознобе.

- Да вон, становись, где хочешь, - Саша сплевывает окурок и широко поводит рукой вдоль берега, где в унылом сухом коряжнике, на мели, замерли-схоронились мрачные "карпятники", плотно сидящие друг от друга на расстоянии бамбуковой удочки.

Не так я представлял себе карповую охоту. Помнилось, как раньше выводили мы на жмых осторожных тяжелых рыбин с глубин пустынных прудов.

"Обловлю "лягушатников" - пришла самоуверенная мысль. - Крупный на глубине, где еще ему быть?"

Накачав лодку, отхожу от берега метров на двадцать, на чистину, подальше от коряжника. Здесь глубина уже около трех метров. Наживляю крючки тремя-четырьмя зернами перловки, червями-подлистниками и опарышем. Прикормив место россыпью пшенной каши с молотыми жареными семечками и жмыхом, ожидаю поклевки, снисходительно поглядывая на рыболова, сидящего напротив. Его далеко не длинные "телескопы" попросту лежали на осоке, а поплавки болтались рядом с гнилым пеньком. По всей видимости, глубины там меньше, чем по пояс, поскольку даже коренья видны этого самого гнилого пенька.

Поклевки последовали почти сразу. Поплавок моей удочки притопился и резко ушел под воду. Началось!.. Так и должно быть на глубине... Подсекаю и... выдергиваю окунька с ладонь. Краем глаза вижу, что и рыбачок напротив схватил удилище, подсек и без особой суеты вывел поверху карпа. Рыба не крупна, граммов на триста, но главное - карп! Клюет ведь толстогубый - надо подождать. Не за окунями же я сюда ехал! Их, колючих и торопливо хватающих как червя, так и "вертушку"-обманку, я наловился на ленных озерах.

Выдернув еще пару окуней, в досаде плыву к берегу и забираюсь в самый чащобник. Как это часто бывает с российским человеком - из крайности в крайность...

Поплавки закачались рядом о сухим деревом, сломанным у комля грозовыми ветрами. Не успев принять вертикальное положение,"антенна" одного из поплавков вдруг юркнула под воду. Подсечка! Шестиметровое удилище показалось сразу ивовым прутиком, сравнительно с властной мощью и чугунной тяжестью там, на крючке...

Рыбина стремительно пошла в сторону. По испорченному своему характеру карп, конечно, направился прямо к удочкам соседей, и тем пришлось спешно выбирать снасти, бурча под нос скверные слова. А распоясавшийся карп делал что хотел: кувыркался весело в воздухе, носился кругами, словно вислоухий спаниель, брызгался водой и чуть ли не фыркал. Но результат был предрешен: тренькнула леска и, просвистев, зацепилась обрывком за одинокую корягу, торчащую из воды. Соседи облегченно вздохнули.

Снасть даже не стал ремонтировать, поскольку карпики заклевали часто и бойко, и каждая поклевка не была похожа на другую: поплавок то ложился набок и уходил косо в воду, то трясся и подпрыгивал, пуская нервные круги, то исчезал в зеленой глубине внезапно, словно его и не было. Двух "телескопов" вполне хватало на столь оживленную ловлю.

Может быть, и не оправдал Топшер моих ожиданий в полной мере: не было тихой зари и спящих камышей в зеркале воды, не было глухомани и безлюдья, не было и многих килограммов рыбы, но останутся в памяти прыжки сильной тяжелой рыбины в каскаде серебряных брызг, поклевки и вываживание упористых карпиков, пусть и до полкило. После весеннего межсезонья трепетание поплавка на теплой воде - словно отдохновение души и возвращение в детство...

Копченая блесна

Довелось мне однажды быть на пруду у деревни Большие Шапы. Как и большинство деревенских прудов, образовался он на месте лесной речушки. Вода в этой речушке Шапинке слезно-чистая и холодная. И пруд, вобрав в себя ее воды, не заилился вконец - имел небольшое течение, песчаное русло и зеленоватую глубину. Ближе к устью Шапинки по весне попадались и налимы.

Лодку я с собой не взял, зная, что на пруду есть плоты. Найдя в камышах один из них, тяжелый и широкий, я выплыл из зарослей травы на чистину.

Вода парила. Со стороны деревни доносился лай собак, слышалось шлепанье пастушьих кнутов и назойливое тарахтение какого-то разболтанного движка, шум которого не вписывался в стройный звуковой лад утра. Потом движок, чихнув, наконец замолк.

В глубине искрились громадные стаи мальков. В эти стаи время от времени разбойно врезались нахальноглазые окуни, наводя страшную панику среди мелочи. Но щучьего "боя" не было слышно.

Прицепив уловистую "Юбилейную", делаю заброс вдоль травы, со спокойной уверенностью ожидая хватки. Еще заброс, еще... Дальше в ход пошли проверенные "Десна", "Неман", "Шторлинг", самодельные колебалки. Щучьих выходов не было.

Проплыв вдоль коряжистого лесного берега пруда и оставив на дне к пару блесен, млея на солнце, с тоской окидываю взглядом неподвижную гладь пруда, на которой не было видно ни одного всплеска. Даже чайкам было лень браниться над этим теплым лягушачьим оазисом.

Последняя надежда - на окуня. Цепляю вращающуюся прибалтийскую безделушку, которой не раз соблазнялись крупные горбачи. Ниже вертушки оставляю на всякий случай желтую колеблющуюся блесну. Несколько забросов приносят лишь двух окунишек с ладонь.

Ближе к полудню ко мне подплыл местный рыболов на ботнике. Разговорившись с ним, жалуюсь на бесклевье.

- Ну-ка, изобрази блесну, - интересуется он.

- Да блесны проверенные, - отмахиваюсь было.

- Давай-давай.

Достаю из воды блесну и протягиваю ему. Тот смеется. Прокуренный такой, жженый на солнце, тертый мужичок с папироской в зубах и хитринкой-занозой в подмигивающем глазу.

- Ты бы еще золотую прицепил, - ехидничает он. - Поиграй-ка, поиграй блесной в воде. Видишь, как она на солнце боками блещет. Так что подумай, студент.

С этими словами плут отчалил, оставив облако дыма, пахнущего почему-то тряпкой, и прозрение в моей отупевшей от жары голове. Это же так просто! В прозрачной воде мои отполированные обманки скорее отпугивали рыбу.

Копаюсь в своей коробке и обнаруживаю черную невзрачную "Десну" из набора, которую, едва купив, я сразу же убрал с глаз долой за ее, казалось, неуловистый цвет. Лежащая на самом дне коробки с припасами, она, ко всему прочему, еще и поржавела, покрылась пятнами окисла и приобрела совсем уже бросовый вид. На точно такие же блесенки, но отливающие золотом и медью, одинаково бойко ловились остроносые щурята и крупные волжские щуки. Поэтому были эти блесны в почете, не то что их родственница "золушка".

Первые же забросы в том самом коряжнике, который я исхлестал вдоль и поперек, привели мне двух бледных щурят. В прозрачной воде было видно, как из-под черных ветвей и коряжин выскакивали суматошно эти самые щурята-близнецы, бросались на блесну и, не хватая, провожали ее до плота, если их не устраивала скорость проводки и "игра" обманки.

Заметив неподалеку от плота бурун с воронкой посередине, бросаю туда, и сразу же - мягкая остановка. Видно, что это не худосочный "карандаш", обычно азартно футболящий блесну. Леска пошла в сторону. Всплеск! На поверхности показалась черная спинища. Вот тебе раз! А местные говорили, что крупной щуки не осталось. Мол, какой-то арендатор по глупости спустил всю воду, а заодно - крупных щук и карпов.

Леска зазвенела, а щука вдруг пошла под плот! И тут злополучная вертушка, болтающаяся выше блесны-замарашки, зацепилась тройником за бревно плота. Пытаюсь отцепить ее, встав на край, но намокший дредноут угрожающе кренится, и я отхожу к середине, тычу шестом в тройник вертушки. Поздно! Снасть, ставшая "глухой", не выдерживает, и моя нелюбимая прежде "золушка" уходит вместе с чудо-щукой!

Беду мою видит хитрец мужичок на лодке-ботнике, но уже не улыбается, а только строго смотрит на воду, в которой вяло дремлет полуденное солнце. Вспомнилась мне тут одна хитрость из советов, вычитанных в старых рыболовных книгах: мол, дабы убрать фальшивый блеск обманки, можно подержать ее над горящей берестой.

Сказано - сделано. Подкоптил я над свитком горящей бересты одну из вышеупомянутых "Десен" и вернулся к воде. Отчаянного жора щуки не наблюдалось, но две небольшие щучки соблазнились-таки копченой блесной...

Александр Токарев, г. Йошкар-Ола

Фото автора